Том расплылся в наисчастливейшей улыбке.

 — Снимай.

 — Вата нужна, — я ловко расстегнула застежку за спиной.

 — Носки пойдут. Надо ж ему будет твои чулки снять. Хотя… Билл, тебе нравятся эти чулки?

 У Билла оказался очень богатый словарный запас ругательств, из которого мы с Томом узнали кто мы, что мы и откуда, а так же, что чулки ему не нравятся, лифчик ему не нравится, и вообще мы два самых дерьмовых извращенца в его жизни. Кто бы сомневался!

 Чрез десять минут мы были готовы. Билл с красными губищами, в какой-то стремной майке с цветочками (господи, какие секреты хранит чемодан этого нетрансвестита?), с весьма премилой грудью как минимум третьего размера (Томовой гордостью!), юбке, которая ему была явно мала, в кожаной куртке, которую ему было велено держать в руках спереди, чтобы прикрыть первичные половые признаки на случай задирания подола, слишком коротких чулках сеточкой, кедах и бейсболке, под которой мы спрятали волосы. Вид такой, что до машины бы успеть дойти без приключений. Том покатывался от смеха, предлагал сфотографировать брата и выслать фотографию родителям. Тот едва сдерживался, чтобы не врезать ему промеж глаз. Я в футболке Тома на двадцать размеров больше и тех самых джинсах, штанины которых пришлось подкатать чуть ли не на половину. Волосы распустила, на лице — яркий, вызывающий макияж. Главное, чтобы знакомые не увидели. Позора не оберешься.

 На прощание Том что-то шепнул брату, шаловливо глянув в мою сторону. Я не осталась в долгу.

 — Поведите эту ночь весело, — наклонился он ко мне.

 — И тебе не скучать сегодня и оторваться по полной, — мурлыкнула я, касаясь невесомым поцелуем уголка губ. Его рука быстро скользнула по талии и опустилась на зад. Он расстроено вздохнул, виновато посмотрев мне в глаза. Глупый… Что же ты наделал? Тебе ведь надо было всего лишь настоять…

 Мы спускались в двух лифтах с задержкой в десять секунд. Как и рассчитывалось, Том собрал всех фанаток, дежуривших у входа, около окна гостиничного магазина. Туда же подтянулась для подстраховки охрана. Пока он увлеченно рассматривал всякую всячину на витринах, намеренно близко подходя к окну и периодически помахивая девушкам, мы с Биллом резвым галопом неслись к машине. Только сейчас я осознала, что эта дурацкая выходка с переодеванием действительно могла выйти парню боком и опозорить на весь мир. Нам повезло. Красавчик Том великолепно справился со своей задачей. Мы прыгнули в машину и были таковы.

 — Ну что? — поинтересовалась я, немного отъехав от гостиницы. — Будем в машине кататься или за мотоциклом заедем?

 — А у тебя можно дома переодеться?

 — Конечно, — фыркнула я, а потом, рассмеявшись, добавила: — Даже могу подобрать тебе юбку поинтересней.

 — Не смешно, — Билл надулся и принялся стирать помаду, нагло повернув зеркало заднего вида к себе, полностью лишив меня обзора дороги.

 Так мы и ехали с ним под тихую музыку какого-то первого попавшегося радио. Билл восторженно смотрел в окно, и мне нравилось, что он ведет себя естественно, живо интересуясь архитектурой и людьми, комментируя и иногда показывая пальцами на что-то особенное. Я пыталась хоть как-то объяснить, что такого исторического мы сейчас проезжаем, попутно смутно припоминая историю родного города. Н-да, не сильна я в истории, как выяснилось, не сильна…

 Я поехала длинной дорогой по украшенным огнями проспектам, чтобы показать насколько красива столица. Здесь было бы классно просто прогуляться, пешком, не спеша, дотронуться до старинных кирпичиков зданий, заглянуть в еще не закрытые магазины, побродить по улочкам, подышать воздухом (ну и что, что загазованный и вообще с экологической точки зрения непригодный для проживания, зато насквозь пропитанный свободой!)… Но в таком виде на улицах не безопасно не столько мне, сколько Биллу. Я не могу им рисковать. Он слишком дорогой мальчик, чтобы подвергать его жизнь хоть малейшей опасности.

 Через двадцать минут мы выехали на финишную прямую — Кутузовский проспект. Всё было хорошо: Билл рассказывал о Магдебурге, и о том, как сильно отличается его родной город от моего, как он любит все эти огни больших городов и как хотел бы жить вот в таком же прекрасном ярком месте, пока в какой-то момент его рука, сопровождаемая изощренным ругательством, резко не дернулась к радио и не вырубила его. Я удивленно отвлеклась от дороги, вопросительно уставившись на парня. Билл скрестил руки на груди и каким-то непонятным мне образом переплел ноги.

 — Ненавижу! — буркнул под нос.

 — Что такое? Ты не любишь этого исполнителя?

 — Почему? Я просто уже не могу слышать эту песню. Меня от нее тошнит. Каждый день одно и то же. Не хочу. Даже слышать ничего не хочу из нашего репертуара.

 — Вашего? Это ты пел?

 — А ты не слышала ее на концерте?

 Я промычала что-то нечленораздельное, сильно покраснев. Чего-то да, ступила как-то…

 — Классная, — тут же соврала я, потому что на самом деле даже не успела понять, что за мелодия начала звучать из динамиков. — Мне очень нравится.

 Билл сидел напряженно, безразлично уставившись в сторону, поджав губы. Вся работа насмарку из- за дурацкой песни! Надо его тормошить, иначе я тут свихнусь через пару часов.

 — Три года одно и то же почти каждый день! — вдруг процедил он раздраженно. — Иногда не по одному разу. Одни и те же песни, одни и те же слова, одни и те же жесты, улыбки, позы. Три шага вверх до Густава. Встать к нему передом, к залу задом и поднять правую руку вверх, а левой указать на Тома. Игривый взгляд, черт побери, обязателен! Десять шагов бегом до Тома и спина к спине. Двадцать шагов и наклониться в зал около Георга. Балкон. Трибуны. Визжащий партер. Ужасные, потные, обезумевшие лица сливающиеся в одну безликую массу. Руки. Лес рук. Они тянутся. Дай им волю и они сдернут меня в толпу, разорвут на части. — Он неприятно усмехнулся: — На сувениры…

 — Ну, я смотрела, конечно же, не только концерт, и тоже сильно обалдела от увиденного, — очень аккуратно и вкрадчиво начала я. — Не ожидала, что такое вообще возможно… Еще вчера я ничего не знала о твоей группе, а сегодня после концерта хочу купить диск. Все диски, какие есть! Мне понравилось, что зал взорвался с первых же аккордов. Мне понравилось, что ты был таким искренним. А еще… Знаешь, когда я сидела за сценой, включили свет, чтобы ты мог видеть зал, и я увидела твои глаза на большом экране. Ты был счастлив в тот момент. Тридцать тысяч человек стояли на ушах, орали, визжали, махали руками… И ты был счастлив. Искорки… Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю… В твоих глазах были искорки. Ты сам был искоркой… Мне ведь это не показалось?

 Он улыбнулся. Очень мягко и ласково. Немного устало, но я вновь увидела те искорки в глазах.

 — Да, я был счастлив. Ты себе не представляешь, каково это — видеть, что ради тебя пришло столько народу. Не десятки, не сотни, а десятки тысяч! Они подпевают… Этот акцент… Он такой необычный, такой непередаваемый… Для меня нет ничего слаще, когда зал поет со мной. Они поют на моем родном языке! Понимаешь? Все! Французы, поляки, русские, чехи, венгры, финны, голландцы, датчане! Все! Они не знают языка, но поют мои песни. И глаза! Просто представь, — он развел руками, как заправский шаман, изображающий огромное озеро. — Я вижу первые несколько рядов более менее хорошо. Там девчонки. И у всех горят глаза! Я вижу в них драйв! Я вижу в них счастье! И они делятся этим со мной! Они словно посылают мне энергию… Я счастлив… Мурашки по спине… Я так боюсь начала концерта. Ноги ватные… Главное сделать первый шаг, заставить себя выйти на сцену и открыть рот. Том, он начинает первым. Ему труднее всего. Как сейчас все пойдет? Что случится? Овации? Камни? Всё на нем. Потом остальные вступают. А мне… Я придумал, как сделать, чтобы перебороть себя. Надо выйти на сцену, как в воду, — бегом. И я начинаю петь еще за кулисами, а потом… Потом мне уже некуда деваться, хватит прятаться. Первая песня еще страшно, а на второй я вижу глаза девчонок и обо всем забываю. Я пою для них. Для каждой в отдельности. Почти каждый концерт особенный. Девчонки что-то придумывают, что-то делают. Вот в этот раз… — Билл восторженно посмотрел на меня, и я вздохнула с облегчением: есть искорка, неправду он мне только что говорил, устал видимо. — Вот в этот раз я открыл глаза на песне, а зал полон воздушных пузырей! Боже! Это так красиво! Так… Так… Мне было чертовски приятно! Извини, я, наверное, сильно устал, вот и раздражаюсь на все, что не попадя.

 — Это не страшно. Мы ведь договорились, что сегодня ночью не существует мега рок-звезды и