Тартор спешно отступил. Всполошившиеся шакалы побежали прочь.

— Больно-то как, родненький, — изнывающим голосом проговорила Скука, при этом безуспешно стараясь ладонью заткнуть кровотечение на затылке.

— Так я это… — растерялся Тартор. — Думал, ты увернёшься…

— Ах! Ох! О-о-о-х-х! — стонала зеленоволосая старуха.

— Странно как-то… — Тартор почувствовал, как его бросило в пот, словно в прорубь. — Я ведь думал, что ты мне мерещишься…

— А оказалось — нет? — залитый кровью рот скривился в отвратительной улыбке, — что ж ты, родненький, так со старшими?

— Ты сама виновата! — рявкнул Тартор. — И вообще, почему это ты ещё не валяешься мёртвая, а мне вопросы всё задаёшь?

— Не люблю Смерть… — многозначительно ответила Скука и прокашлялась кровью.

— Это почему ещё? — удивился Тартор, вытирая наконечник эспонтона о траву.

— Ясно почему, — ухмыльнулась старуха, — Смерть — конец, облегчение… А я не люблю этого. Мне, родненький, больше по душе томное ожидание встречи…

— Ты ведь Скука, как-никак, — догадался Тартор.

— Ох, родненький, ты меня здорово продырявил, — пожаловалась старуха. — Нельзя же так.

— Ну всё, — лицо Тартора налилось краской гнева, — надоел мне твой скулёж. Ещё хоть слово…

— Ох, родненький, ты меня здорово продырявил, — словно издеваясь, повторилась старуха. — Нельзя же так…

— Сдохни! — вскипел Тартор и одним махом снёс старухе голову. Голова покатилась по земле, словно кочан кровавой капусты.

— И это вся благодарность, — бурчала отсечённая голова. — Эх, молодёжь, молодёжь…

Тартор молча глядел на безглавое тело, направившееся к бурчащей голове. Тело нащупало свою главную часть, подняло и вспыхнуло тёмно-зелёным, воняющим болотом, пламенем. Несколько мгновений, и на его месте осталась лишь пригоршня бурой золы.

— Мона, ко мне! — позвал Тартор.

На клич сбежались все шакалы кроме Тифуариуса, который опасливо обнюхивал останки Скуки. Как следует обнюхав и помочившись на них, самый мохнатый из четверых зверьков, радостно вывалив набок язык, побежал к хозяину.

Тартор гладил вертящихся вокруг шакалов и думал о том, что постепенно сходит с ума. Возникший в голове образ игольчатого борка заставил наёмника содрогнуться от неприятных воспоминаний.

…И сказал он: всё живое на земле должно дрожать пред его величием. И воздвиг он Вулкан Ненависти в знак воли своей. И обрушил он пылающую смерть на головы усомнившихся…

…Богиня морей Водруса очень редко покидает свои потусторонние владения. Единственная причина, по которой Она навещает мир смертных — любовь к гигантским жемчужинам. Такие жемчужины рождаются внутри раковин древних моллюсков — неимоверно редких исполинских подводных существ. Доказано, что жизненный цикл некоторых особей может длиться миллионы лет. Обернувшись злобной голубой акулой, Водруса рыщет по дну Вечного Океана в поисках любимого украшения. И никогда эти поиски не прекращаются до тех пор, пока гигантская жемчужина не будет найдена. Обитатели подводных глубин, которым не посчастливилось оказаться поблизости исполинской голубой акулы — гибнут от её свирепых челюстей. Но этим дань смертного мира перед богиней не исчерпывается. Отыскав древнего моллюска, акула разгрызает его раковину и добывает жемчужину, тем самым убивая благородное существо. От радости находки, Водруса оборачивается прекрасным дельфином. Но радость смешивается с чувством скорби по погибшему моллюску. Из громадных глаз дельфина текут моря солёных слёз, вытесняя воду из берегов, затапливая близлежащие поселения мыслящих. Именно из-за страха возвращения Водрусы, множество селений и городов, живущих морским промыслом, были перемещены на километр и более от водных границ…

…Призрев всех и всё в потустороннем мире, бог Арахк изгнал себя в мир смертных. Тысячи лет он странствовал по открывшимся ему землям в попытке разгадать их тайну. Боги способны почти на всё в бренном мире, но понять саму суть вещей Арахку так и не удалось. Пока не удалось. Мир смертных отличается скоротечностью, бурлящей изменчивостью, сменой циклов и поколений. Потусторонний мир вечен. Поэтому любознательному Арахку не составило труда его понять. Это и послужило причиной самоизгнания. Каково же было удивление бога, когда он понял, что ничтожный мир смертных намного сложнее и разнообразнее великого и бесконечного потустороннего мира. И это понимание распалило в нём невыносимую тоску. Покинув потусторонний мир в надежде развеять одиночество, Арахк только глубже погряз в нём.

Но есть в смертном мире то, что пришлось Арахку по душе. Пауки. Членистоногие создания, напомнившие богу самого же себя. И даже не внешним сходством, а своим образом жизни. Каждый из них обречён до конца дней ткать паутину в надежде поймать добычу. Так и Арахк: он обрёк себя плести паутину вечного поиска, изредка вылавливая ею крупицы истинных знаний…

…Притча о взаимопонимании

На сборе гильдии наёмных убийц возник религиозный спор между двумя и без того враждовавшими кланами. Глава, а, следовательно, и весь клан, поклонялись Гирену, богу крови. Другой клан приносил жертвоприношения богу оружия Спайкнифу. Спор, словно вспыхнувший хворост, охватил всех присутствующих на сборе и принял угрожающий масштабным кровопролитием оборот. Как почитатели Гирена, так и Спайкнифа

— настаивали на том, что их бог самый свирепый, сильный и жестокий. О том, чтобы прислушиваться к доводам друг друга — речи и быть не могло.

Когда лёгкий мордобой принялся превращаться в жесточайшее избиение, когда вместо кулаков замелькали битые бутылки и клинки — тогда-то в спор вмешался Верховный Гильдии. Сам он был почитателем Мастука, поэтому роль беспристрастного судьи пришлась ему впору. Воззвав к порядку, он приказал завязавшим потасовку главам кланов выйти вперёд и держать ответ.

Толпа разделилась на две сравнительно равные половины: почитателей Гирена и почитателей Спайкнифа. Даже приверженцы других богов приняли близкие им по духу стороны: кто из уважения, кто из страха, кто из лести…

— Гирен — величайший бог, покровитель сильных и бич слабых! Изнеженному ювелиру-оружейнику и не снилось такое могущество! — не дождавшись разрешения, заговорил глава клана — худой, высокий, слегка сгорбленный мужчина с рыжей бородой и коротко-стриженными рыжими волосами.

Толпа за его спиной зашепталась.

— Как ты смеешь называть так величайшего Спайкнифа? — зашипел пожилой драг с шелушащейся от старости чешуёй — глава противостоящего в споре клана. — Твой гиено-бог только и способен, что беззащитных детёнышей люртов жрать!

Из-за его спины понеслись одобрительные возгласы.

— Детёныши слабы и беззащитны, — парировал высокий. — Гирен — бог силы и мощи. Пожирая беззащитность, он утверждает над ней власть. А на что способен твой бог? Сотни, если не тысячи лет он не появлялся в нашем мире. В то время как Гирен бродит по нашим землям чуть ли не каждый день!

— На что способен мой бог? Вы слышали? — драг с сардоническим, насколько позволяла его мимика, выражением лица повернулся к зашептавшейся толпе за спиной. — На что способен Спайкниф? Да он в одиночку практически уничтожил всех древних примов! На что способен! Хе-хе, — глава гильдии наёмных убийц зло рассмеялся.

— Вот тут и проявляется слабость твоего бога! — ликующим голосом заявил высокий и слегка сгорбленный. — Если бы Гирен взялся, то без пощады спалил бы всех примов. До единого.