уколами сотен иголок, прим перестал вылавливать засевших в шерсти паршивцев. Паучки, в свою очередь, перестали кусаться и, мало того, успокоились, перестали копошиться, словно затаились, прислушиваясь к истории. Громадные пауки уже не топорщили хелицеры. Но положенный успех нужно было ещё закрепить, поэтому Красп продолжал, не собираясь останавливаться:
— … заяц бежал прямо на него. Труда не составило поймать. Но тут из-за дюны появился виновник погони — громадный запыхавшийся люрт. Работорговец напоил его сонным зельем и упрятал в клетке. Может быть, благодаря такому удачному началу, улов и оказался просто сказочным. Не без потерь, конечно… Но такова уж судьба торговцев мыслящим товаром. В общем, улов был продан для игрищ на «Стадионе Правды». Практически все рабы слегли на потеху кровожадных зрителей. Да вот только пойманный в самом начале люрт — уцелел. А, как это известно каждому, хоть раз побывавшему в Старом Рине: уцелевшему на арене даруется свобода. Работорговец тогда не придал значения освобождению люрта. И очень зря. Через три года люрт, вместе со своими могущественными сообщниками, отыскал работорговца… Месть была жестокой, кровопролитной и страшной…
Красп замолчал. Сделал жадный глоток вина и ещё более жадную тягу из трубки. Едкий дым изо рта и ноздрей медленно растворился в воздухе.
— Т-в-о-я-и-с-т-о-р-и-я-п-р-а-в-д-и-в-а-М-н-е-н-р-а-в-и-т-с-я-с-и-л-а-л-ю-р-т-а-я-х-о-ч-у-е-щ-ё-п-р-а-в- д-и-в-у-ю-и-с-т-о-р-и-ю-я-о-д-и-н-о-к-и-й, — всё тем же чудовищным голосом, но, как показалось его гостям, как-то мягче сказал Арахк.
Пауки насторожились.
— Эта история про влюблённую девочку, — заторопилась Филика. — Она была молода и наивна. Её тело было девственно, а помыслы — чисты. Она полюбила соседского мальчишку. Он был ещё тем сорванцом: вечно растрёпанные волосы, оторванная верхняя пуговица на засаленной рубашке, постоянно выпачканное лицо то сажей, то пылью, то ещё чем-нибудь. Ну, то, что в городке он задирой был главным — это и так понятно. Девчонки от него без ума были. Но их все вместе взятые чувства вряд ли могли сравниться с чувствами той рыжеволосой девочки. Она любила его. Больше чем отца пьяницу. Больше чем распутную мать. Больше чем брата, объявленного в розыск за убийство своей жены и детей… Тот драчливый неряха — для девочки был воплощением всего светлого и доброго. Всего того, чего ей так не хватало в жизни. Конечно, когда девочка выросла, то поняла, что мальчишка был совершенно не таким, каким она его видела. Он был заносчивым, горделивым, эгоистичным и жестоким. Но девочка в упор не хотела видеть в нём плохие стороны. Только и делала, что мечтала о нём, рыдала днями напролёт, когда видела его в компании других девчонок. А мальчишка всё не хотел замечать её страданий.
Филика тяжело вздохнула:
— И непонятно ещё, чем бы всё закончилось, если бы девочка не отправилась в один прекрасный день на поиски своего отца. Обычно его можно было найти пьяным где-то на берегу реки, что протекала близ южной окраины городка. Девочка отца тогда так и не нашла. Он нашёлся несколько дней спустя: еле держащегося на ногах, его привела к крыльцу дома пьянчуга-любовница. А тогда девочка нашла совершенно другое: то, что так сильно искала. Взаимную любовь. Мальчишка её грёз со скучающим видом ловил рыбу на самодельную удочку. Девочка отважилась и подошла к нему, осмотрелась по сторонам, никого не увидела и, борясь с предательским чувством стыда, поцеловала неряху в щёку. Вместо того, чтобы отстранится, он обнял девочку. А потом… В общем, это произошло как-то странно… Будто во сне… Не успев побыть девушкой, девочка стала женщиной…
Тут лицо Филики налилось краской то ли гнева, то ли стыда, то ли вожделения. А может — всего сразу. Она продолжила после долгой паузы:
— Мальчишка после случившегося вёл себя так, словно ничего не произошло… Всё так же игнорировал девочку… А она… Её сердце… Её сердце больше никогда не способно любить…
Филика договорила, дрожащей от перенапряжения рукой потянулась к бокалу с вином, но тут же одёрнулась, словно от ядовитой змеи.
— М-н-е-н-р-а-в-и-т-с-я-д-е-в-о-ч-к-а-х-о-т-ь-и-с-т-о-р-и-я-н-е-п-р-а-в-д-и-в-а-д-е-в-о-ч-к-а-с-п-о-с-о- б-н-а-л-ю-б-и-т-ь, — сказал бог пауков, от чего у Филики неприятно засосало под ложечкой.
— М-н-е-х-о-ч-е-т-с-я-е-щ-ё-и-с-т-о-р-и-ю-х-о-р-о-ш-у-ю-п-р-а-в-д-и-в-у-ю, — сообщил Арахк.
— Ах, тебе хочется историю? — вспылила Филика. — Историю? Мало я тебе душу свою наизнанку вывернула, мохнатый уродец? Да мне плевать, что ты способен натравить на нас свою свору членистоногих засранцев!
— Филика, — Красп сжал её локоть.
— А ты не вякай мне тут! — командирша выдернула руку из цепких мохнатых пальцев прима и перешла на крик: — Никто не смеет мне указывать! Никто не смеет копаться в моём нижнем белье!
— М-н-е-о-д-и-н-о-к-о-з-д-е-с-ь, — невозмутимо призналось божество.
— Ты разве не чувствуешь? — Филика резко повернулась к Краспу. — Этот гад проникает в наши мысли. И ему всё равно, что мы тут говорим. Он копается в наших воспоминаниях, словно бродяга в куче отбросов.
— М-н-е-о-д-и-н-о-к-о-з-д-е-с-ь, — будто оправдываясь, повторился Арахк.
Красп уже давно зажмурился. Шерсть на его спине и груди намокла от пота и болотной тиной липла к телу. Филика жадно дышала, нагло глядя во все шесть глаз божества. Хотя бы перед смертью держаться достойно…
— В-с-е-г-о-о-д-н-у-и-с-т-о-р-и-ю-Ф-и-л-и-к-а-в-с-е-г-о-о-д-н-у, — голос Арахка звучал всё так же мерзко и страшно.
— И что, великое божество за неслыханную дерзость не выпотрошит меня будто рыбину на базарной площади? — Филика в удивлении подняла брови и обнажила золотые клыки то ли в полуулыбке, то ли в оскале. Её пыл постепенно остывал, впуская за собой страх, отчаяние и стыд.
— В-с-е-г-о-о-д-н-у, — будто ничего не произошло, попросил бог пауков.
— Не понимаю я вашей логики, божества… — сказала Филика.
Красп приоткрыл один глаз и опасливо огляделся. Арахк выжидающе смотрел на командиршу. Застывшие пауки, казалось, вторили своему богу.
— У меня есть одна интереснейшая история, — решил сгладить ситуацию прим. — Как-то поздней весной…
— Я-х-о-ч-у-Ф-и-л-и-к-у, — отрезал Арахк.
— Ах, ты меня хочешь? — командиршу бросило в озноб от возникших в голове образов.
Божество ничего не ответило.
— Ну ладно уже, — странным образом ненависть Филики к Арахку сменилась чем-то вроде симпатии, — девочка выросла. Выросла чёрствой и бессердечной стервой. Когда настал час, она с радостью покинула родительский дом и пустилась странствовать. Почему она не осталась в родном городе? Можно придумать сотню отговорок. Но на самом деле всё было невероятно просто: тот мальчишка, который к тому времени превратился в крепкого и статного мужчину, покинул городишко. Девушка не знала куда он направился, да и не хотела знать, если честно. Но вот только без него родной край показался ей невыносимо скучным и тоскливым. И она, не долго думая, отправилась куда глаза глядят. Ох, чего ей пришлось повидать… В общем, и без этого чёрствое сердце девушки стало твёрже алмаза и чернее антрацита… Но… Совсем недавно эта девушка допустила ошибку… Её сердце словно вновь стало тёплым и способным любить… Но эта слабость прошла. Девушка больше никогда такого себе не позволит…
— П-о-з-в-о-л-и-т, — сказал Арахк и опрокинул стол, будто тот был для него не тяжелее пушинки. Со звоном подносов, массивная золотая поверхность навечно накрыла сотни не успевших разбежаться пауков.
Только сейчас Филика обнаружила, что её ноги приклеены к полу густой и невероятно прочной паутиной. С запозданием она начала понимать, что её самые страшные опасения начинают сбываться.
Красп всё так же сидел рядом. Скованный невидимой силой. Неспособный пошевелить и веком. Застывшие глаза упирались взглядом в стену со светящимися самоцветами. Ему повезло, он не видел того, что происходило рядом. Вот только слышал…
Арахк медленно приближался к кричащей, трепыхающейся, как пойманная зверька, Филике. Согнутая спина, медленно, совсем не по-человечески передвигающиеся человеческие ноги, возбуждённый до
