— Не забывай, Андрийко, что я не только воевода, но и Юрша и не могу позволить трепать моё имя поганым нехристям. Когда идёт дело о наказании Юрши, не гоже глядеть на это головорезам- приспешникам. Я сам был бы тебе судьёй без защитника и ответного слова, но и без свидетелей твоего позора. Не должны они присутствовать и когда будем ловить Офку при твоей помощи.

Говоря это, Юрша забывал, что в нём говорит то же самолюбие, побудившее князя Носа ради слепой страсти пренебречь святым долгом. Не понимал того и Андрийко, да и не отдавал себе отчёта в намерениях дяди.

— Да, но если Офка убежит?.. — начал было он.

— Пусть себе едет с князем Олександром, я задерживать её не буду! — решительно промолвил воевода. — У меня хватит сил и смекалки, и это мой долг — бороться с врагами и коварством шляхты, но я не властен и не обязан оберегать верность чужой жены!

Юрша вышел, Андрийко же, обдумав слова и решения воеводы, пришёл к заключению, что его дядя потерял здравый рассудок и уже не владеет собой. Юрша-то и должен, хочет того или не хочет, оберегать ради Кердеевича честь Офки и, поскольку она всячески вредит замыслам сторонников великого князя, следить за каждым её шагом. А вот у воеводы, видать, иссякли силы, не хватило воли, и он решил избавиться от женщины, хитрость и злобу которой не смог раскусить, вместо того чтобы принять такие меры, перед которыми содрогалась его благородная, честная и прямая натура. Подобно хозяину, охотно избавлявшемуся от неверного и ленивого работника, несмотря на то, что выдал ему плату вперёд, воевода примирился с отъездом старостихи и даже радовался, что кто-то берёт её на свою ответственность, поскольку не Юрша выкрал её из замка и ие Юрша отступился от государственных интересов великого князя.

Андрийко с грустью, нетерпеливо ждал ночи. И хотя никто ничего ему не говорил, какой-то внутренний голос подсказывал юноше, что князь Нос прибудет именно в эту ночь. К вечеру ветер нагнал на безграничные поля Волыни тяжёлый серый туман и утих. Мороз спал, в воздухе потеплело, нужно было ждать оттепели. За ужином старый Савва жаловался на ломоту в костях, а Бабинский и Горностай засели за мёд, которым их усиленно потчевал Андрийко. С наступлением сумерек все разошлись, кто по комнатам, кто в кухню, кто в город. Андрийко отпустил стоявшего у калитки караульного, а когда совсем стемнело, два ратника-татарина стали на стражу по обе её стороны. Андрийко поднялся на галерею и посмотрел на площадь.

Туман был настолько густ, что в нескольких шагах уже ничего не было видно. Андрийко кинулся к воеводе узнать, что он задумал предпринять. Но воеводы не было дома. Полный сомнений и неуверенности, юноша повернул обратно. Подходя к сводчатым дверям, он разглядел в тумане четыре тёмных силуэта. В двух он узнал женщин. Андрийко мигом кинулся под тёмный свод и, минуя часовых, помчался по лестнице к галерее и остановился как вкопанный. На подоконнике ярким огнём горела масленая лампа. Перед нею в золотистом вооружении с булавой в руке и тяжёлым мечом на боку стоял Юрша. Однако не успел он сказать и слова, как внизу послышался лязг оружия и хриплый крик:

— Прочь с дороги, не то вышибу дух, прежде чем успеете позвать своего паршивого пророка! Вон отсюда!

В ответ на приказ прозвучал высокий гортанный голос молодого из ратников:

— Твоя княжеская милость может пройти, если угодно, но его вельможность воевода просит перед отъездом зайти к нему на минуту. Воевода наверху. А ваши товарищи могут остаться здесь.

Наступило молчание, видимо, князь раздумывал. Наконец на лестнице послышались шаги, и вот перед воеводой и Андрийкой остановилась высокая, статная фигура, закутанная в дорожную шубу с капюшоном. Капюшон был надвинут на глаза так, что узнать человека было невозможно.

— Приветствую тебя, князь, в Луцке! — сказал воевода. — Почему так украдкой уезжаешь, ни с братом не поздороваешься, ни со мной, своим единомышленником? Неужто затеял под покровом ночи недоброе дело, которое стыдится бела дня?

Князь поначалу молчал, потом откинул капюшон и открыл своё красное, искажённое досадой лицо.

— Не к тебе приехал я, и не к Танасу. А по своему делу, каково оно, знаешь сам благодаря доносчику, влезшему в доверие к беспомощной женщине и предавшему её. Зачем же спрашивать о том, что знаешь?

Точно удар молнии, бешеный гнев охватил Андрия. И одновременно, точно удар кнута, обрушилась на него обида, и не успел никто опомниться, как он выхватил из ножен меч покойного боярина Василя. В тот же миг блеснул булат Носа, и звонко, так что посыпались искры, сшиблись оба стальных острия.

— Эту ложь ты, князь, выплюнешь с кровью! — заревел опьяневший от гнева Андрийко, неистово наступая на князя.

Взбеленился и князь, и его гнев прорвался, точно пламя сквозь стреху. Удары градом посыпались на противника, и поединок, наверно, закончился бы чьей-нибудь смертью, если бы не Юрша.

— Стой! — загремел он. Андрийко сразу же послушался, а булат князя Олександра со всего размаху падал на голову юноши. Юрша молниеносно подставил тяжёлую булаву, и булат со скрежетом разлетелся вдребезги, а булава грозно поднялась над головой неистового бойца.

— Стой, князь, не убивай юношу, опустившего меч не перед тобой, а по моему приказу…

— Ох, я не хотел… — извиняющимся голосом промолвил князь.

— Не винись, перед кем бы оправдался, если бы убил? Предателем стал бы не он, как полагаешь, а ты… Тебе же моя порука, моё боярское слово, что выдал тайну не он, а ваш слуга. И кабы не ты, князь, был тем обманщиком и предателем, — да, не перебивай, — обманывающим и предающим моё доверие и благосклонность великого князя, то и мой племянник, и ты закончили бы эту прогулку в подземном замке вместе с вашей… вашей подругой. Итак, ты, князь, воровски уводишь из-под моей опеки жену боярина Кердеевича, ты, и никто другой! И я диву даюсь, что ты не пришёл открыто и не взял её с моего ведома и согласия. Не всё ли равно, будет ли её беречь для Кердеевича Нос или Юрша?

Точно школяр перед дьяком, стоял молодой князь перед воеводой, но минутами в глазах его вспыхивали молнии, губы и кулаки судорожно сжимались, а лоб хмурился, наконец он заговорил, понизив голос:

— Я не мог взять пани Офку силой, зная, что ты. воевода, этого не допустишь! Она и я хотели тайно достигнуть цели, не навлекая на твою милость гнев Свидригайла…

— Ценою рыцарской чести моего племянника! — прервал его Юрша.

Князь Олександр нахмурился.

— За измену и ложь я всегда требую расплаты кровью! — сказал он. — А за несправедливое подозрение готов идти с повинной даже к такому отроку…

Он склонил перед Андрийкой голову и протянул ему руку.

Юноша покраснел.

— Прости, князь, и за мои удары! — ответил он. — Ты князь и стоишь высоко, у меня же только честь, и, чтобы её сберечь, я готов выцарапать глаза и самому чёрту, а не то что твоей милости…

И он пожал руку князю Олександру, который тем временем уже обратился к воеводе.

— Не думай, воевода, что я отрёкся от тебя и всех наших. Избави бог и святая дева! Не брошу я начатого дела, но сердцу не прикажешь, оно порой сильнее нас…

Но Юрша остановил его.

— Довольно! — сказал он. — Иди с миром и поступай как знаешь. Не мне тебе давать отпущение грехов. Сташке, может, я и отпустил бы их…

— Ух, подлец! — рявкнул князь.

— Конечно, подлец, — согласился воевода, — потому что его довела до греха та самая причина, что и благородного князя Олександра. Разница только в пожаловании… Потому я ему и отпустил бы грехи, но тебе, Олександр, никогда! Не прощаю, но и не осуждаю на вечный плач и скрежет зубовный, а только жду дел. Может, хоть ими ты искупишь то, к чему толкнула тебя похоть.

Олександр молчал.

— Ступай! — закончил воевода. — Мои татары, Андрийко и Сташко будут свидетелями, что я передаю тебе заложницу. С богом!

И, повернувшись, зашагал по галерее прочь, за ним последовал Андрийко, и князь остался один.