— Это я, Петер.
Ужас! Никто, кроме семьи Групп, не знал, где я нахожусь, даже мама… Письма я просила отправлять в Мюнхен, до востребования.
— Открой! — крикнул Петер нетерпеливо. — Я должен передать тебе важные новости.
С тяжелым сердцем распахнув дверь, я впустила его.
— Как ты меня нашел?
— Я найду тебя везде, где бы ты ни затаилась, во всем мире.
— Кто дал тебе адрес?
— Совсем просто: служба регистрации.
С напряжением я спросила:
— Что за новости?
— Есть у тебя что попить? Я из Виллингена на мотоцикле.
— Приготовить чай?
— Нет, достаточно воды.
— Какие новости? — поинтересовалась я.
— Видимо, хорошие. Адвокат Келльнер считает необходимым, чтобы ты как можно быстрее приехала к нему в Инсбрук. Французы хотят передать часть арестованных материалов Тирольскому земельному правительству. Нужно, чтобы ты лично переговорила с представителями с соответствующей службы в австрийской столице.
— И киноматериал тоже находится там?
— Это мне неизвестно, — сказал Петер, — обо всем сообщит господин Келльнер. Через три-четыре часа на мотоцикле мы сможем добраться до Инсбрука, если ты не против.
Я мгновенно согласилась.
Разговор с адвокатом оказался, безусловно, полезным, но не настолько важным, как предполагалось после сообщения Петера. Выяснилось лишь, что арестованный немецкий материал должны переправить в Австрию, но господин Келльнер не знал точное время передачи. Чтобы он беспрепятственно смог получить все необходимое, я передала ему пакет доверенностей. Таким образом поездка оказалась ненапрасной, особенно потому, что мы с Петером, кроме прочего, заехали в Кёнигсфельд к моей очень соскучившейся маме.
За два месяца отсутствия там скопилось изрядное количество корреспонденции. Самое важное из писем пришло от месье Демаре и заставило меня поволноваться:
17 июня 1948 года
Мы с женой через несколько дней отправляемся в США. Надеемся, что Вы и Ваша мать вскоре тоже приедете. Прилагаю почтовую карточку с изображением комфортабельной «Америки» — самого быстроходного и роскошного корабля, на котором Вы поплывете. Обязательно попытайтесь установить фальшивость «Дневника» — от этого зависит освобождение Вашего имущества. Как только узнаем свое новое место жительства, тут же сообщим.
Приободрившись, я решила в последний раз сподвигнуть Луиса Тренкера сказать правду — снова написала ему и еще раз воззвала к нашей прежней дружбе. Только через три недели из Рима пришел ответ:
1 августа 1948 года
Отель «Ингилтерра»
Улица Рокка-ди-Леоне, 14
Милая Лени!
Жаль, что ты думаешь, будто скомпрометирована публикациями в «Вечерней Франции». Некоторые записи уже два года назад были впервые представлены американскому консулу в Швейцарии для проверки. Впоследствии текст этих документов, насколько мне известно, обнародовали в Америке… Более я ничего не знаю, так как эти статьи шли без моего ведома или согласия. При правительстве Гитлера ты являлась уникальной творческой личностью. В связи с этим понятно, что о тебе пишут и в положительном, и в отрицательном смыслах. Критику и нападки деятели искусства должны сейчас воспринимать спокойно. Как я уже как-то писал, моя злость по отношению к тебе давно похоронена. Искренне желаю тебе всего самого наилучшего. Не слишком обращай внимание на слухи, ведь не секрет, что во все времена существовали известные люди, постоянно подвергавшиеся нападкам и лживым обвинениям. В качестве утешения приведу свой горький пример существования в последние семь лет нацистского правления.
С лучшими пожеланиями
Фридрих Майнц, бывший директор киностудии «Тобис-фильм», написал мне, что Луис Тренкер предложил Эмилю Лустигу купить права на издание мемуаров Евы Браун за 50 000 долларов. Но позже, после подробного исследования, было установлено, что речь в данном случае шла о несомненной
Еще одним тяжким ударом стало известие, полученное от моего приятеля Ганса Штегера, горного проводника. Он писал:
23 июля 1948 года, Боцен
Милая Лени!
Откровения в печати господина Тренкера вызвали целый переполох и у нас. Некоторое время назад этот господин хотел заполучить твои фотографии, сделанные во время поездки по Польше. Тренкеру они понадобились якобы для публикаций в Америке. Как ты догадываешься, я дал ему отпор. Рассказываю об этом просто потому, чтобы ты знала: Тренкер не побоится ничего, чтобы усложнить людям и без того нелегкую жизнь.
Никогда не подозревала, что Тренкер способен на подобную подлость. Теперь приходилось предпринимать все возможное, чтобы разоблачить фальсификацию с помощью суда. Для достижения этих целей я намеревалась вскоре отправиться в Мюнхен.
Тем временем 21 июня 1948 года вступила в силу денежная реформа. В результате каждый, сколько бы денег ни находилось у него на банковских счетах или в «чулке», хотя бы миллионы, получил от государства в качестве компенсации всего лишь 40 марок. Началась новая эра экономики, во всяком случае, для обладателей ценных бумаг, акций, недвижимости, а также для тех, у кого была работа. В нашей с матерью жизни в связи с этим событием мало что изменилось.
Итак, с сорока марками в кармане я вновь отправилась в Баварию. Грузовик подвез меня до Мюнхена. Мать и Ханни по-прежнему остались в Кёнигсфельде.
Проходя мимо витрины ресторана «Хумпельмайер», я прочла: «Жареный гусь с красной капустой и картофелем — б марок». Повинуясь непреодолимым силам, я распахнула двери этого дорогого элитного заведения. Стоял полдень, посетителей было немного. Официант молча протянул мне меню. В моей жизни жаркое из гуся еще никогда не приходилось так кстати. Заплатив за блюдо приличную по тем временам сумму, я ничуть об этом не пожалела.
В Мюнхене выяснилось, что семья Браун наняла адвоката Гричнедера, добиваясь непременного установления в судебном порядке фальсификации дневника любовницы Гитлера. В адвокатской конторе сообщили, что со мной хочет встретиться старшая сестра Евы Браун.
Беседа с этой дамой, по крайней мере вначале, проходила неприятно. Она обвинила меня в сговоре с
