опыту последних дней ясно, что нет энтузиазма… Мы теперь подведены к тому, чтобы принять предложение [немцев]». Бухарин камня на камне не оставил от германских условий, добавив, что они «нисколько не оправдывают того прогноза, который был дан Лениным [насчет возможности мирной передышки для подготовки к революционной войне]». Сталин занял сторону Ленина. «Либо передышка, либо гибель революции — другого выхода нет», — вставил он. Свердлов и Сокольников дали ясно понять, что они будут голосовать вместе с Лениным, Зиновьевым и Сталиным. Урицкий и Ломов не менее откровенно продемонстрировали, что они решительно против подписания этих мирных условий и будут голосовать соответствующе. Урицкий убеждал, что «Советская власть не спасется подписанием этого мира». Ломов был не согласен с Зиновьевым и его оценкой настроения масс. «Паники той, о которой здесь говорят…. нет, — считал он. — Можно многое сделать у нас [в смысле организации обороны]».
Ломов был единственным из «левых коммунистов», кого не испугала возможность идти вперед без Ленина. «Если Ленин грозит отставкой, то напрасно пугаются, — утверждал он. — Надо брать власть без В.И. [Ленина]». Но многие «левые коммунисты» явно не были столь решительно настроены. Это касалось Дзержинского, Крестинского, Иоффе и Троцкого. Троцкий не согласился с Лениным, что революция обречена, если германские условия не будут подписаны. Напротив, он выразил уверенность, что организация обороны дело вполне осуществимое и в международном плане плодотворное — при условии, что партия едина. Но, поскольку этого нет, ведение революционной войны невозможно.
Непосредственно перед тем, как вопрос о германских условиях был поставлен на голосование, Бухарин предпринял еще одну атаку на них, но потерпел поражение. Результат голосования был таков: семь голосов за принятие условий (Ленин, Стасова, Зиновьев, Свердлов, Сталин, Сокольников и Смилга), четыре против (Бубнов, Урицкий, Бухарин и Ломов) и четыре воздержавшихся (Троцкий, Крестинский, Дзержинский и Иоффе). В письменном заявлении, зачитанном Крестинским сразу после голосования, воздержавшиеся объяснили свою позицию тем, что хотя они и против подписания мира, раскол в партии, которым грозит Ленин, они считают потенциально еще более катастрофичным (69). От имени тех, кто голосовал против, выступил Урицкий. В заявлении, подписанном Урицким, Бухариным, Ломовым и Бубновым, а также присоединившимися к ним Яковлевой, Пятаковым и Смирновым, подчеркивалось, что большинство членов ЦК выступили против капитуляции перед немцами. Авторы также предложили подать в отставку со своих высоких партийных и правительственных постов, с тем чтобы иметь развязанными руки для ведения агитационной кампании против договора как внутри партии, так и за ее пределами (70). Было очевидно, что в первую очередь «левые коммунисты» стремятся заблокировать принятие условий договора большевистской фракцией ВЦИКа и ВЦИКом вообще. Для Ленина опасность ситуации крылась не только в дополнительном риске, что «левые коммунисты» сумеют одержать верх в партийной фракции ВЦИКа и, объединившись с левыми эсерами, меньшевиками и правыми эсерами, — во всем ВЦИКе. Отставки «левых коммунистов» в сложившихся условиях могли привести к расколу в партии и, почти наверняка, ускорить распад большевистско-левоэсеровской коалиции.
Поэтому Ленин был готов пойти почти на все, чтобы удержать «левых коммунистов» от решительных шагов. В начале этой части заседания, когда Ломов спросил Ленина, позволит ли тот левым агитировать против мира, Ленин тут же ответил утвердительно. Более того, он не стал возражать, когда Свердлов, ближе к концу дискуссии, молча согласился с условием Урицкого, обещавшего не подавать пока в отставку, если ему и его коллегам будет предоставлена полная свобода агитировать и даже голосовать против мирного договора во ВЦИКе. Позже Ленин предложил «левым коммунистам» покинуть зал во время голосования по мирному вопросу во ВЦИКе, однако не настаивал на этом. В итоге, негласно сойдясь на том, что вопрос об отставках откладывается до завтра, когда он будет рассмотрен более обстоятельно, ЦК приступил к обсуждению планов на совместное заседание большевистского и левоэсеровского ЦК, совместное заседание их же фракций во ВЦИКе, а также совместное пленарное заседание ВЦИКа и Петросовета (все они должны были состояться, одно за другим, в Таврическом дворце сразу по окончании заседания ЦК). В конпе заседания Ленин набросал записку для радиста в Царском Селе с предупреждением быть готовым передать радиограмму германскому правительству до семи часов утра — времени истечения срока германского ультиматума (71).
Совместное заседание большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИКа началось в одиннадцать часов вечера 23 февраля новым пугающим докладом о положении с бегством русских солдат с фронта и отчаянным призывом Крыленко немедленно сдаться. Замечания Крыленко были встречены криками протеста со стороны левых эсеров, которые считали нарисованную им картину однобокой. Кто-то из присутствующих крикнул: «А где наш флот?» — на что Раскольников, сделав отчаянный жест рукой, ответил: «Флота нет… Матросы бегут домой, бросая свои корабли неприятелю» (72).
Предполагалось, что от каждой фракции выступят только два докладчика: один с речью в поддержку мира, другой против. Дискуссия не дозволялась. От фракции большевиков в защиту мира выступал Ленин, против — Радек (73). Левые эсеры отказались выставлять докладчика в защиту мира: как настойчиво подчеркивал Камков, в его фракции все единодушно были против принятия германских условий мира. В итоге, единственным выступающим от левых эсеров оказался Штейнберг, пылкий сторонник революционной войны. Никакого голосования на этом заседании фракций не проводилось, так как левые эсеры уже решили для себя, что они не принимают новые германские условия, а большевистская фракция их еще не обсуждала.
Поскольку время поджимало, последовавшее за совместным отдельное заседание большевистской фракции Свердлов начал с предложения обойтись без дискуссии по поводу, принимать или не принимать германские условия, а сразу перейти к голосованию. «А вопросы можно задавать?» — осторожно поинтересовался кто-то из членов фракции. «Можно», — ответил Свердлов. И тут-то, по свидетельству Л. Ступоченко, принимавшей участие в этом заседании, «начался один из самых интересных разговоров, какие я когда-нибудь слышала». Противники мира забросали Ленина вопросами, «один другого ехиднее» (74). Атаку возглавил Юрий Стеклов. Когда, наконец, дело дошло до голосования, ленинская позиция получила семьдесят два голоса против двадцати пяти, отданных за «левых коммунистов» (75). «Левых коммунистов» поджидал еще один удар: когда Стеклов предложил считать это решение необязательным для членов фракции, с тем чтобы на заседании ВЦИКа они могли голосовать по совести, как это было негласно принято в ЦК, это предложение не прошло (76).
Ввиду всех этих предварительных обстоятельств, Свердлов смог созвать заседание ВЦИК только в три часа ночи (77), когда до истечения срока германского ультиматума оставалось всего четыре часа. Используя это как оправдание, Свердлов, от имени Президиума, предложил собравшимся следующую программу: сначала заслушать германские условия мирного договора и 15-минутный доклад представителя Совнаркома, затем дать слово представителям фракций — по одному от каждой — чтобы они представили позицию своей группы в вопросе о том, принимать или нет германские условия, а затем провести голосование. Это предложение было принято, что, в итоге, начисто лишило «левых коммунистов» возможности хотя бы заявить свою позицию.
После зачтения Свердловым германских мирных условий слово взял Ленин как глава Совнаркома. Пожалуй, самым примечательным моментом в этой процедуре было то, что новые мирные условия не только не были приняты, но даже не рассматривались кабинетом. По сути дела, ленинская речь выражала его и только его взгляды на подписание мира. Всего на заседании обозначились три позиции по мирному вопросу (1): позиция большевистского большинства, представленная Лениным и Зиновьевым; (2) позиция левых эсеров, представленная Камковым; и (3) позиция меньшевиков-интернационалистов, эсеров и объединенных социал-демократов интернационалистов, представленная, соответственно, Мартовым, Михаилом Лихачом и Гавриилом Линдовым.
Выступления Ленина и Зиновьева в комментариях не нуждаются. Оба не добавили ничего нового к уже сказанному ими раньше (78). Речь Камкова обнажила глубину трещины, возникшей в союзе большевиков и левых эсеров из-за расхождений по мирному вопросу. Он ясно и убедительно изложил аргументы в пользу продолжения борьбы и отверг ленинские обвинения в том, что противники мира-де отказываются признать неприятную правду и ведут себя безответственно. В противовес утверждению Ленина, что альтернативы подписанию мира нет, Камков настойчиво доказывал, что все надежды на спасение русской революции как социалистической революции связаны с категорическим отказом от принятия новых германских условий и провозглашением всеобщего «восстания» против мировой
