Бухает взрыв в соседнем доме, там трудится отделение Хасана. Где-то раздается автоматная очередь. Сейчас меня стошнит. Сейчас я осыплюсь, развалюсь на мелкие куски. И язык лягвой упрыгает в траву. И мозг свернется ежом и закатится в ямку.

«Чего делать? Дом окружили, что делать? Стрелять по нему? Хрен я полезу внутрь…»

С другой стороны окна встает Степка Чертков.

Бегу к Язве, нырнув под окном возле двери.

— Будем гранаты кидать? — спрашиваю у Язвы, глядя на его мокрый затылок — он держит на прицеле дверь.

Язва быстро поворачивается ко мне, кивает. Щеки у него совсем серые, но взгляд сосредоточенный, ясный.

«Своих угробим, что на той стороне дома, — думаю, — у Скворца есть рация».

Вызываю его.

— Будем гранаты кидать в дом. Понял? — говорю.

— Все понял.

Семеныч запрашивает Шею, но я не слушаю их переговоры. Вытаскиваю эргээнку, выдергиваю чеку. Андрюха Конь с размахом бьет локтем в одностворчатое окно. Бросаю гранату и, отдергивая руку, режусь о край стекла. Перед взрывом успеваю подумать: «Не взрывается», — и испугаться, что гранату сейчас выбросят обратно, прямо нам под ноги.

Прыгающими руками достаю еще одну эргээнку. По пальцам обильно течет кровь. Слышу, что Язву вызывает Шея.

Бросаю еще гранату, окропив стекло красным. Всю лапу себе распахал…

— Как дела? — бодро интересуется взводный, назвав позывной Язвы.

— Пока никак, — отвечает Язва.

— В доме есть кто?

— Еще минуту… — неопределенно говорит Язва.

Только сейчас замечаю, что на двери висит замок.

— Там нет, наверное, никого, — говорю Язве, кивая на замок.

— Отойдем, — говорит он.

Метров с десяти даем три длинных очереди по двери, метясь в замок. Подходит, не таясь окон, Кизя, тоже дает очередь по двери, ему не терпится пострелять.

Скворец выкликивает меня по рации — волнуется, видимо.

— Всё хорошо, Сань. Дверь открываем.

Изуродованный замок отлетел. Толкаем дверь, прячась за косяки. Она мирно и долго скрипит.

Заглядываю внутрь — там оседает пыль. Держа палец на спусковом крючке, вхожу, поводя автоматом по углам… Прихожая, ведро воды стоит на столике. Из простреленного ведра бьют два фонтанчика воды, растекаясь на столе, покрытом белой клеенкой. На полу тряпье, валяется кружка. Вхожу в комнату — она пуста, обои висят лохмотьями. Весь потолок выщерблен осколками. По полу вдоль стен лежат матрасы, усыпанные стеклом и известкой. На полу валяется несколько использованных шприцев, кусок кровавого бинта.

— Они же тут были… — говорю, хотя это и так понятно и Язве, и Кизе, и Андрюхе Коню.

— Кололись, что ли? — ни к кому не обращаясь, говорит Кизя.

Выглядываю в окошко — Саня, прижавшийся к стене, вздрагивает от неожиданности. Его автомат нацелен мне прямо в рот. Нежно отодвигаю ствол двумя пальцами. Улыбаюсь, хочу что-то сказать, но никак не придумаю что.

«Как хорошо, что никого здесь нет…» — думаю, стряхивая и слизывая обильную кровь с порезанной руки. Неприязненно плюю красным на землю.

Язву снова вызывает Шея.

— Пусто… — отвечает Язва. — Видимо, недавно ушли.

— Выдвигаемся дальше, — говорит Шея.

«Не может быть, что там кто-то есть…» — успокаиваю сам себя, глядя на стоящие чуть в отдалении дома. Извлекаю из кармана бинт (постоянно ношу с собой, используя вместо носового платка), обматываю руку.

— Сань, завяжи, — прошу подошедшего Скворца.

Саня по-девичьи аккуратно завязывает бинт.

«Какой он все-таки славный парень», — думаю с нежностью. Смотрю на часы — только восемь утра с копейками… Весь день впереди. Я уверен, что ничего больше не произойдет. Ничего. Все будет хорошо.

Подходит отделение Хасана, все пружинистые, бодрые. За ними, одноцветные, маячат солдатики. К нам топает Шея.

— В селении две параллельные улицы, — говорит он. — Семеныч со взводом Столяра пошел по одной… Мы пойдем туда… — Шея указывает пальцем на ряд домов. — Стучим в дверь, никому не хамим, спрашиваем, нет ли случайно в доме боевиков. Здесь в обуви не принято в дом лезть, разуваться мы, конечно, не будем, но ножки при входе надо вытирать.

— Подмываться не надо возле каждого дома? — спрашивает Астахов.

— Чего у тебя с рукой? — обращается ко мне Шея, не отвечая.

— Порезался, — говорю я, глядя, как неприязненно смотрит Монах на Астахова.

— Да — с того края села, оказывается, вояки стоят, — говорит Шея. — Увидите людей в форме — не пальните случайно.

— Чего ж они так херово блокировали село? — спрашивает Язва; тон у него такой, что кажется, ответ ему как бы и неинтересен. Может быть, он в глубине сердца тоже рад, что заблокировали херово. А то бы… Понятно что.

Разделяемся на две группы. Шея с Хасаном идут по левой стороне, мы — по правой.

В первом же доме никто не открывает.

— Чего делать-то? — запрашивает Шею Язва.

— Эдак у нас гранат не хватит… — говорит Язва иронично, разглядывая длинную улицу, ожидая ответа.

— По своему усмотрению, — отвечает Шея по рации.

— Да на хрен они нам нужны, — решает Язва, подумав. И в подтверждение своих слов несильно и презрительно пинает ногой дверь. — Пошли.

Выходим со двора. Скворец бережно прикрывает за собой калитку. Где-то на другой стороне деревни бьет очередь.

— А хорошо живут… — говорит Кизя, оглядываясь на дом, не обращая внимания на выстрелы.

У следующей калитки Язва останавливается, глядя на землю.

— Сапогами натоптали, — говорит он.

— Кто? — спрашивает Скворец.

Язва молчит, глядя по сторонам. Обегаем с двух сторон белый кирпичный дом с красным фасадом. Язва с Кизей остаются у двери. Я, Степка Чертков, Андрюха Конь, Монах, Скворец идем вдоль фронтона.

— Открыто, — кивает Андрюха Конь на окно.

Не дойдя двух шагов до белых распахнутых створок, мы слышим неожиданный и резкий шум в комнате. Одновременно с другой стороны дома раздается звон, кто-то кричит. Застываю на месте, не зная, что предпринять.

Андрюха Конь делает шаг к раскрытому окну, хватает высунувшийся оттуда ствол автомата правой рукой. Автомат дает очередь, и пули брызжут по каменистой дорожке. Запустив левую руку, Андрюха подцепляет кого-то в окне и, рванув, вытаскивает наружу. Бородатый мужчина в кожаной куртке, ухваченный Андрюхиной лапой за шиворот, вертится на земле, цепляясь за вырываемый из его рук «калаш».

«Боевик!» — понимаю я и смотрю на него так, будто увидел живого черта.

Андрюха Конь вырывает из его рук автомат и несколько раз бьет прикладом этого же автомата в лоб,