Саша замолчал, удивленный, не зная, что сказать, но Яна, затянувшись и быстро выдохнув дым, сама перевела разговор на другое.

— Тебе что-нибудь надо в бункере? — спросила она вскоре.

— Нет, — уверенно ответил Саша, ведомый своим предчувствием.

Они встали и пошли к набережной, что была неподалеку. Саша купил алкоголя в банках, они пили его и понемногу снова развеселились.

Саша говорил всякую ересь о машинах, которые едут мимо, о прохожих, которые идут мимо, о детях, велосипедистах, собаках — во всем находилось что-то забавное.

Самыми забавными были дети. Саша любил смотреть на малышей. Иногда пугал мам, привставая на цыпочки и заглядывая в коляску, — может, мамы думали, что он сглазит, этот странный тип. А он смотрел и улыбался.

— Смотри, какой зверек, — сказал Саша о малыше лет полутора, топающем с мамой, держа в малой лапке ее палец. Совершенно еще бессмысленный, изъясняющийся по большей части звуками малыш.

— Нет, это — зверок! — сказала Яна, улыбаясь, с ударением на «о», — а зверек — это когда лет пять-шесть, острые зубки, быстрый взгляд, чумазый и уже умеет хитрить и даже немножко подличать.

— Да-да, — согласился Саша, — а это зверок. Зверочек, лапа.

Вода в реке была грязной, и они бросали в нее бычки сигарет.

Кто дальше забросит щелчком пальца. У Яны не получалось, и она улыбалась, а иногда даже хохотала негромко и заразительно.

Становилось все темнее, и от реки повеяло неприятным сквозняком.

— Ты где ночуешь? — спросила Яна, толкнув пустую баночку из-под спиртного носком черного сапожка. Баночка покатилась, слабо позвякивая тонкой оболочкой.

— В бункере, наверное. Где же.

— А я домой поеду. Мы с подругой квартиру снимаем.

— Она не из «союзников»?

— Нет, — сказала Яна и отчего-то снова засмеялась.

— Проводишь меня? А потом вернешься… — Яна серьезно посмотрела на Сашу, на какую-то долю мгновения дольше, чем нужно. В лице ее было не ожидание ответа на вопрос, но попытка принять решение или утвердиться в том, что уже решено.

— Конечно, — ответил Саша, не раздумывая и глядя Яне в глаза.

Он вообще в такие минуты не пытался определиться, задуматься, просчитать что-то — и делал то, что было естественным, что получалось само собой в силу простых и внятных побуждений.

Возле метро их настиг дождь, и они прибавили шагу. Уже у спуска в переход дождь пошел сильнее, и получилось так, что они несколько секунд не могли пройти сквозь сутолоку людей, тоже спешащих в метро от дождя. И здесь совершенно естественно Саша впервые дотронулся рукой до Яны, до ее тонкой спины — верней, до короткой джинсовой куртки, помогая Яне выбрать самый удобный путь, чтобы спрятаться от дождя быстрее, обойти неторопливых или нерасторопных мужчин и женщин, сворачивающих невесть откуда взявшиеся у них зонты или просто двигающихся нерешительно, медленно.

И Яна пошла туда, куда направила ее Сашина рука, пошла первой — потому что идти рядом в такой толпе было невозможно. Саша едва касался ее, но не хотел отпускать руки, хотя нужды в этом уже не было.

Яну понемногу относило от него, ее будто засасывало в водоворот, и оставалось совсем немного, чтобы ее тонкая фигурка, темные, ароматные волосы, изящная шея затерялись бы среди иных, ненужных спин, рук, голов.

Она обернулась, и глаза ее были теплы, в них читалось обещание, что все будет хорошо, потому что уже сейчас все хорошо — «как минимум, мы спрятались от дождя», — а после, не глядя на Сашу, Яна протянула ему руку, чтобы он зацепился за нее, не потерялся, и он легко взял ее холодные, тонкие, но крепкие пальцы, сжал их.

Спустя минуту они шли рядом, рука в руку.

— У меня есть… — сказала Яна, когда Саша двинулся было к очереди в кассу.

Они прошли сквозь турникеты. Саша вернул Яне проездную карточку, она посмотрела количество поездок и сказала, улыбаясь:

— Всё кончилось.

Повертела карточку в гибких пальцах, глядя на Сашу, — они уже ехали на эскалаторе, — неожиданно вытянула руку вбок, не спуская с Саши глаз, и выронила карточку на плоскость между эскалаторами. Карточка покатилась поначалу резво, но скоро они ее нагнали, застопорившуюся.

В вагоне Саша спокойно положил легкую руку на гибкие плечи Яны, и они говорили уже о чем-то серьезном. Потому что — уже можно было говорить о серьезном. Он рассказывал о себе — Яна спросила. Но так как о себе Саше было не интересно, он сразу убрел в иные темы и говорил о времени, в которое жил и которое видел своими глазами.

Время было дурным, неправедным, нечестным — в этом Саша никогда не сомневался, и в этом не сомневалась Яна, поэтому говорить было просто.

Когда они вышли из метро, дождь уже кончился, но стало совсем темно. Это была последняя остановка какой-то длинной ветки метро, почти уже глушь. Они бодро шли, перебрасываясь шутками, как маленьким мячом, легко ловя его. Лавировали между лужами, и Яна весело злилась, что много воды. У самой большой лужи Саша взял остановившуюся в нерешительности Яну на руки и перенес.

— Ты что? — сказала она тихо, но внятно; прядь ее коснулась Сашиной щеки, и он вдруг понял, что Яна стесняется, и еще понял — что выиграл, что всё и дальше будет, как хочется, потому что сейчас он сильней.

«Или ей захотелось, чтобы я был сильней, а мне не сложно…»

В маленьком магазине с окошком на улицу он купил шампанское и маленький тортик.

Они взбежали на третий этаж, Яна открыла дверь и сказала внезапно охладевшим голосом:

— Заходи. Тут бардак, не обессудь.

Она скинула сапожки, войдя в комнату, упала спиной на неразложенный диван. Щелкнула дистанционкой, включила телевизор.

— Располагайся, — сказала Саше, не глядя на него.

Конечно же, всё это ему не очень понравилось.

— Я немного посижу и потом приготовлю что-нибудь. Ты, наверное, голодный. Подружки сегодня не будет, я тебе на полу постелю, оставайся.

Яна проговорила и это отстраненным голосом, словно они не смеялись только что на улице.

Саша смолчал. Уселся в кресло в углу комнаты, иногда исподлобья глядя на Яну, гоняющую телевизионные каналы, каждый из которых напоминал внезапно разорвавшийся целлофановый пакет с мусором — жжик, и посыпалось прямо на тебя что-то обильное, разноцветное и несвежее.

Яна молчала.

Саша приметил на маленьком столике книгу Костенко и листал ее, хотя знал почти наизусть все, написанное вождем «союзников».

Чтобы создавшаяся тишина не казалась столь уж тягостной, Саша спросил:

— Устала?

Но сам вопрос этот изначально содержал чуть более высокую степень интимности, чем того, по всей видимости, желалось Яне, и посему она ответила без эмоций:

— Нормально.

Саша улыбнулся.

«Ну, лягу спать на полу… — подумал он спокойно, безо всякого раздражения. — Ну, не угадал», — сказал необиженно, хотя внутри где-то тикало наглой жилкой, что — нет, нет, угадал.

Спустя десять минут Яна, не глядя на Сашу, прошла на кухню и вскоре спросила оттуда:

— Будешь гречневую кашу? С чем-то, напоминающим мясо?

«Хоть шутить начала», — лирически отметил Саша. Встал и прошел на кухню вслед за Яной.

Она грустно смотрела в маленькую, стоящую на огне сковороду, на которой, потрескивая, разогревалась гречка с темной подливкой.