И самое важное — уразуметь, не упустил ли ты момент, когда на светлом возникают темные пятна, не отстал ли ты от быстротекущего времени…

— А это что за уродец? — Павлов кивнул на подоконник, где из маленького горшка торчали прилепленные друг к другу сизые игластые лепешки.

— Ваш любимый кактус, — сказал Ветров. — На роль громоотвода.

«Притащили-таки! Воспитывают». — Павлов, подойдя к окну, осторожно притронулся к колючкам, которые неожиданно оказались мягкими пушка?ми.

За окном поблескивала иссиня-черными красками бухта. Свежий ветер лохматил ее белыми гребнями, словно она щетинилась от злости. Неприглядный вид бухты невольно напоминал, что вот и еще одна зима на носу. Какой она будет?.. Прошлая отличалась редкой свирепостью; старожилы пророчат, что и предстоящая будет не мягче, а по некоторым признакам даже лютее. До нее оставались считанные дни. Успеешь ее встретить во всеоружии — выдюжишь, не успеешь…

И командир, и его замы перебирали, что они еще не доделали, намечали, куда разумнее направить усилия подчиненных. Беспокоило, что часть снегоочистительной техники пока не вернулась из капитального ремонта, что не закончено утепление одного приготовительного помещения — не хватило материалов. Еще кое-что тревожило. Но они хорошо знали, что в оставшиеся дни будут на работе выкладываться, а тогда непременно найдешь выход из самых трудных ситуаций.

По берегу серела припорошенная изморосью ровная асфальтированная полоса.

— Закончили? — Павлов пытался увидеть из окна, что еще на полосе требует приложения рук.

— Можно считать, строители успели к вашему возвращению, — ответил Рыбчевский. — Правда, досталось мне…

Павлов понимающе сощурился. Кому-кому, а ему было известно, что означает слово «досталось».

Летом, когда еще осваивали новую торпеду, конструктор Бучинский сказал: «По вашим ухабам не то что новое оружие — новые бревна возить нежелательно». Павлова эти слова сильно задели, он долго размышлял, как все же заасфальтировать свои «пути сообщения». Решил воспользоваться помощью тех же конструкторов и, зная, что строители в то время заканчивали асфальтировать подъезды к причалам для подводных лодок, отправился с Бучинским к контр-адмиралу Панкратову. Тот наотрез отказал, даже вывернул для пущей убедительности карманы, показывая, как малы его возможности. Тогда вступил в разговор Бучинский, и Павлов почерпнул о новой торпеде добавочные сведения: оказывается, она такая хрупкая, что по сравнению с ней куриное яйцо — это карельский гранит, а где-то, мол, на испытаниях она, растрясенная на такой вот дороге, взбрыкнула и стала гоняться за самой стрелявшей лодкой. Последний пример больше всего заинтересовал контр-адмирала, он даже сделал вид, что заскучал.

Павлов, правда, заметил, что о подобных страхах конструктор сообщал впервые, адресуя их, конечно, только адмиралу. Тот всю эту игру хорошо понимал, но стоял на своем: денег нет.

После стало известно, что выручил Павлова начальник политотдела Терехов. Он вник глубже в писаные и неписаные законы строителей, найдя параграф, по которому премии выплачиваются не за выполнение, а за перевыполнение плана. Главному строителю был предъявлен «ультиматум»: если до первого декабря дорога по берегу от Павлова не будет покрыта асфальтом, никаких премий строители к Новому году не получат. Капитан-инженер понял, что здесь не шутят, дал обещание сделать, но взмолился насчет срока. Терехов на отсрочку не соглашался, так как-де военные моряки встречают новый учебный год не тридцать первого, а именно первого декабря.

Строители своего обещания на первых порах придерживались, потом стали нарушать график, ссылаясь на объективные причины. Тогда и Павлов проявил характер: пригрозил не пропускать дорожников к причалам через свою территорию, что намного удлинило бы им путь, заставило впустую тратить рабочее время на объезды. «Объективные причины» были отодвинуты, покрытие дороги продолжалось. И вот она готова.

Ветров и Рыбчевский тоже подошли к окну и вместе с Павловым любовались дорогой, представляя, как они тут повезут оружие, а по весне намаришруются и напоются.

— Чем еще хвалиться будете?

Хотелось показать спортзал, но там еще настилали полы, монтировали оборудование.

— Заглянем в баньку? — предложил Ветров.

Новая баня была совсем рядом, но по настоянию Ветрова они свернули на Нижнюю улицу.

«Тоже неспроста, — прикинул Павлов. — Ага, столбов уже нет. Шустры!»

— Кабель под землей, — не без гордости сообщил Рыбчевский. — Теперь в пургу не будем вырубать электричество, а в домах всегда будет тепло и светло.

— Мне, пожалуй, надо чаще ездить в командировки. — Павлов широко улыбнулся. — Кто здесь напоследок постарался?

— Отар Кубидзе, — сказал Ветров. — Вчера Малышев, едва заявившись, уже предложил назвать улицу именем Отара Кубидзе.

— Шутники!.. А что Отар?

— Тот не возражает, но ставит условие, чтобы Малышев по ней не ходил, пока не обретет приличного строевого вида.

Баню, похоже, к «смотринам» приготовили заранее. Едва Павлов шагнул за порог, разом включилось освещение. Потом мичман Чулков с усердием начал демонстрировать, с каким хорошим напором течет горячая и холодная вода.

— Пожалуйста, вот этот крантик, вот этот… — приговаривал он.

В парилке стояла знойная духота, однако Чулков, в шинели и шапке, улегся на полок, всем своим видом показывая, какая благодать — наслаждаться сухим паром.

«Смотрины» прошли бы в целом благополучно, но последний «крантик» вдруг закапризничал, обдав докладывающего сильной струей. Хорошо хоть холодной.

— Не «крантики», мичман, а краны надо произносить, — пытался скрасить конфуз «хозяина бани» Рыбчевский. — А то они, видишь, начинают сердиться.

Когда вышли из бани, Рыбчевский, будто спохватившись, стал рассказывать о курьезном, по его мнению, случае, происшедшем в отсутствие Павлова у торпедистов.

Конструкторы новой торпеды, уже прощаясь, советовали создать для своего детища совершенно отдельный приготовительный участок. Рыбчевский воспринял этот совет очень серьезно, убедил и Городкова занять такую же линию. Пристройка к цеху, и довольно крупная, стала расти не по дням, а по часам, Павлов работу торпедистов всячески поощрял. Ветров добился для них дополнительного питания, которое завозили прямо в цех; здесь устраивали даже маленькие концерты самодеятельности, а наглядная агитация бойко прославляла строительные успехи торпедистов.

Пристройку намечали закончить где-то ближе к весне, но по встречному плану придвинули этот срок к Новому году. Правда, сам Городков тогда оговаривался: «По старому стилю». Завершили же строительство раньше всех наметок и даже успели на днях провести торжественное открытие участка, о чем Павлов уже знал.

Но Рыбчевский вспомнил о том, что произошло вскоре после открытия.

Оказывается, Городков на «торжестве» в присутствии всех приглашенных вручил Самойленко символический ключ, так как именно Самойленко с выделенными расчетами предстояло заниматься новой техникой. Одна символика Самойленко не устроила, и через день он дополнил ее натуральным замком с тройным секретом, сделавшим участок отныне доступным только для избранных. Даже Городкова впускали туда только после переговоров сквозь щелку в дверях. Вскоре Городков снял с пожарного щита ломик и самолично выкорчевал «секретный» замок, заявив, что куркульство — чуждое военным морякам явление.

Павлов и Ветров, слушая Рыбчевского, поглядывали друг на друга и думали об одном и том же. Выходит, столько за год понаделали, что самим не верится, а в людях все какие-то бациллы остаются, как у Самойленко.

А ведь известно: хочешь сотворить что-то путное, прочное, в первую голову начинай с человека. Только с него. И пример тому сам Рыбчевский. «Старпом», возможно, и не заметил, как пришлось его весь этот год подталкивать на правильную дорогу, оживлять в нем ценное, помогать глушить наносное… Разве