хандрой!.. Выходит, не идти, а бежать надо в эту, так сказать, «чужую» семью. Молоканов твой, значит, его семья твоя! Хочешь комиссарить, без этого не обойдешься… Нет, верно, что решил заглянуть к Молокановым!»
Ветрова впустила худенькая девочка с тонкими, загнутыми, как рогалики, косичками, с недетски серьезными глазами, одетая в серый свитер, поверх которого вместо фартука болтался пестрый не по росту большой обористый сарафан.
— Молокановы здесь живут? — спросил Ветров для пущей убедительности.
— Здесь… Только папа еще на работе.
— Не беда, встречусь с тобой и с твоим братцем, — сказал Ветров, не раз видевший мичмана с детьми.
Брат, в протертых на коленях колготках, не обращая ни малейшего внимания на гостя, упорно бил игрушечным автомобилем по кухонному столу, на котором сестра готовила нехитрый ужин — намазывала маслом хлеб. На замурзанном лице мальчика не просохли слезы.
— Кто тебя обидел, герой?
Молчание и стук, стук и молчание…
— Он мои тетради цветными карандашами разрисовал, — обиженно проговорила девочка.
— Какая же «награда» досталась ему за это? — поинтересовался Ветров, незаметно разглядывая кухню, коридор и угол комнаты, что виднелся за приоткрытой дверью. На полу бумажки, лоскуты, в комнате тоже лоскуты, на кухонном столе пирамида немытых тарелок, в миске почерневшая высохшая картошка.
— Какая? — Девочка, вытянув от чрезмерного старания губы, намазывала ломоть так, чтобы все масло с ножа оставалось на хлебе. — Поколотила его!
— Такого маленького? — Ветров укоризненно покачал головой.
— Да-а, ма-а-ленького! — протянула девочка. — Генка, знаете, какой сильный?.. Так меня ударил!
— Выходит, обменялись любезностями? — усмехнулся Ветров.
— Вот!.. — пробасил Генка, вскинув вверх сжатый кулачок, и исподлобья, с вызовом посмотрел на сестру: — Дуйя!.. Ка-ак дам!
— Это уж ни к чему. — Ветров строго погрозил пальцем. — Разве можно старшую сестренку так называть? Ее уважать надо.
— Ду-у-йя!
Видя, что упрямца не переубедишь, Ветров сменил тему:
— Где ваша мама?
— Умотала! — словно отрезал Генка грустным голосом и со всхлипом вздохнул.
— Как-как?..
— У-мо-та-ла! — по складам повторил Генка непонятливому дяде.
— Мама уехала в город к подруге, — пояснила девочка.
— Когда?
— Вчера вечером, — последовал равнодушный ответ, и тонкие покрасневшие пальчики, подхватив оборку сарафана, начали вытирать братишкин нос, что вызвало у того бурное недовольство: в ход немедленно был пущен автомобильчик, колотивший теперь по рукам сестры.
Ветров положил ладонь на теплую шелковистую головку мальчика. Тот сразу сжался и притих.
— Как тебе в садике, нравится?
— На него Зоя Александровна опять жаловалась! — кипятилась сестра.
— Что ж ты натворил?..
Нос захлюпал сильнее, на ручонках, которые его вытирали, потянулись мокрые следы.
— Он там всех по голове игрушками бьет! — продолжала безжалостно аттестовать брата девочка.
— Нехорошо! Ты ведь сильный, Генка, а сильные всегда добрые и справедливые, защищают слабых.
— А… А они пейвые!
— Вот оно что! — Ветров словно бы соглашался с Генкой. — Тогда надо разобраться. Для этого у вас воспитательница Зоя Александровна, ты к ней и обращайся. Ладно?..
— Я-а-дно! — важно протянул бутуз.
— Значит — по рукам!
…У Ветрова остался горький осадок от неухоженности детей и всего жилища.
«Прав мичман. Надо брать мамашу за шкварник да трясти, пока она не выйдет на истинный курс!»
Молоканова сидела напротив, подперев щеку, закинув ногу на ногу.
— Вызывали?..
Ветров, как ни старался, не мог побороть в себе возмущения. Видно, Молоканова это замечала, и ее лицо все больше принимало вызывающее и вместе с тем настороженное выражение.
— Приглашал. Догадываетесь, по какому поводу?..
— Откуда мне знать! — Она говорила с хрипотцой, с ворчливыми нотками. — Наверное, Лешка накапал!
— Лешка — это Алексей Иванович, ваш муж? — спросил Ветров, с трудом сдерживая себя.
— А кто ж еще?! — Женщина брезгливо наморщила нос. — Только он и может посторонних путать в нашу жизнь.
— Для меня ваш муж не посторонний. Он командир расчета, от него многое зависит.
— Видать, потому на работе днюет и ночует. — Молоканова отворачивала голову и косилась в сторону. — Дети его почти не видят.
— Еще больше они не видят вас, — холодно сказал Ветров, в упор глядя на собеседницу. — А Алексей Иванович на военной службе!
— Не скажи?те! — оживилась Молоканова. — Вон наш сосед Чулков — тоже на военной службе. В шесть часов склад на замок и тут как тут!
— А другой ваш сосед — Чулькин?
— Тот, как и Лешка, — непутевый! Тоже мне — службу выбрали!
— Службу не выбирают. — Ветрова не на шутку начинала раздражать эта женщина. — Однако мы отвлеклись. Речь не об этом…
На скулах Молокановой вспыхнул яркий румянец, в ее расширенных зрачках задрожал испуг.
— Почему вы не ночуете дома? — напрямик спросил Ветров, решивший, что пора переходить к главному.
— Я… Я тогда у подруги на свадьбе гуляла, — скороговоркой выпалила Молоканова, часто моргая.
— Но «тогда» был не единственный раз. Вас нередко видят в сомнительной компании.
— А-а, это Катька, зараза, нажаловалась! Сама святошей прикидывается, а может, хуже меня! Простых щей сготовить не умеет, в кафе обеды берет, все деньги на наряды пускает. Она… — с хриплым смехом Молоканова выпалила скабрезность.
— Хватит, Фаина Степановна! — прервал Ветров, отбрасывая со лба вечно мешавшую прядь, и отодвинул на край стола календарь на тяжелой подставке. — Разговор не о недостатках других, а о вас. И прошу выбирать слова. И не только для меня — ваши дети в таком возрасте, когда впитывают все как губка. Для Генки ваша ругань уже не прошла бесследно. Да и бить по голове чем попало он у вас научился.
— А чего особенного?.. — Густо накрашенные брови Молокановой с удивлением взметнулись кверху. — Иногда и стукну сгоряча. Нас самих так воспитывали, ничего — выросли!
— Вырасти-то выросли… — мрачно проговорил Ветров. — Но вот скажите откровенно, вы собой довольны?
— Уж какая есть! — горячилась Молоканова, ее лицо опять перекосила ухмылка. — Чему хорошему могла я научиться у отца-пьянчужки? А я к своим детям всей душой!..
