Полукилометровая снежная целина, отделявшая лагерь от берега, теперь стала полигоном. На поле, и без того кочковатом, торчали ледяные надолбы, под волнистым снежным слоем угадывались впадины. На ровной площадке у края лагеря изготовились гусеничные тягачи, взявшие на буксир сани и волокуши с торпедами самых разных размеров. Перед ними, как перед конным строем, молча прохаживались, ожидая сигнала, Малышев и Кубидзе.

Рядом, на дощатом помосте, разместились адмиралы, офицеры, суетятся со своей аппаратурой фотографы. Вымпел на мачте приспущен до половины.

— С чего планируете начать? — Командующий, обращаясь к Павлову, по-хозяйски облокотился на перила.

— С самых малых. Потом пустим большие, потом самые большие. Посмотрим, что пройдет, а что — нет.

— Добро! — отрезал адмирал, поднимая к глазам бинокль.

— Исполнительный до места! — крикнул Павлов матросу, ждавшему у мачты, и красно-белый прямоугольник вымпела пополз на рею.

Малышев и Кубидзе бросились к машинам. Площадка утонула было в выхлопном дыму, но его быстро отнесло к сопке, и вот уже снова видна железная шеренга.

— Исполнительный долой!

Флаг скользнул вниз, и небольшой тягач потащил волокушу с самой маленькой торпедой. Сначала двигался робко, будто ощупью, потом осмелел, прибавил ходу. Но вот пошли колдобины круче, и тягач начал то задирать свой тупорылый перед, то нырять в ямы. Где-то посередине поля он скользнул в ров и появился не скоро, потом еще дважды скрывался из виду. У берега тягач, преодолев последнее препятствие, остановился.

— Прошел! — образованно произнес командующий, отстраняясь от бинокля.

Вскоре поползли машины покрупнее, потяжелее. Становилось ясно, что волокуши более подходили к транспортировке тяжелых торпед, чем сани, — они меньше погружались в снег, держались на ходу более устойчиво.

Пока все шло удачно. Каждый рейс прослеживался командующим до конца, снимался на пленку. Панкратов тоже ни на секунду не отрывался от бинокля, как и Терехов. Жилин все еще продолжал давать пространные пояснения, хотя командующий едва ли их слушал и обращался либо к Панкратову, либо к Павлову.

Наступила очередь самого крупного тягача и самой крупной волокуши. Сцепка двигалась грузно, длинными толчками, однако наиболее трудные места одолевала с ходу. Даже глубокий ров она проползла как-то незаметно, лишь на мгновение скрывшись из глаз. Можно было надеяться, что и этот рейс окончится благополучно, как вдруг машина задержалась на месте, делая отчаянные рывки. Волокуша с грузом стала зарываться носовой частью в снег, выставляя напоказ вздыбленный хвост торпеды. Наконец мотор тягача замолк, словно смирился с поражением.

«Что делать?..» — забеспокоился Павлов. Он стал искать глазами Жилина, хотел с ним посоветоваться, но Петра Савельевича рядом с адмиралом уже не оказалось, лишь в самой глубине группы наблюдателей высовывалась его ушастая шапка.

Павлов спросил разрешения и отправился на вездеходе к злополучной яме.

Кубидзе, словно аист у разоренного гнезда, носился вокруг тягача. Уже издали было видно, что застрял не тягач, а волокуша.

— Центр тяжести, понимаете, центр тяжести не рассчитали! Он вот здесь! — горячился Отар, будто схватил эту негодную точку.

«Пожалуй, он прав, — прикидывал Павлов. — Торпеду надо смещать, волокушу придется удлинять».

Волокушу-неудачницу с помощью вездехода водворили на стартовую площадку, где за нее сразу взялись десятки мастеровых рук.

— Что намерены делать? — довольно спокойно встретил доклад Павлова командующий.

— Нужна переделка. Через два часа испытаем.

Адмирал скептически сощурил глаза:

— Если сможете сегодня, будет неплохо…

А впереди было самое трудное. Теперь, что наготовили, что с такими мытарствами навозили к воде, надо забросить на корабли. Хорошо, что океан в тот день, похоже, вспомнил, что его величают Тихим: притих, затаился, хотя с берегом до конца не помирился и стукает его исподтишка.

Все, кто смотрел тягачи и волокуши, отправились проверять заключительную — океанскую — половину подачи. Адмиралы шли неторопливо, перекидываясь редкими фразами, используя короткую передышку, чтобы отвлечься, развеяться. А так как поперед начальства не забежишь, то и другие наблюдатели двигались не спеша и тоже говорили не только о службе.

Павлова дернул за рукав Жилин:

— Давайте отстанем… Разговор есть.

Когда Павлов приостановился, Петр Савельевич мрачно завозмущался:

— Неужели нельзя было тараканов пропустить пораньше, а таких вот непроходимцев, как эта бегемотина, отстранить вовсе?

— Пропускали, только на другом поле. Там все проходило.

— Эх, Павлов, Павлов! — Жилин походил на учителя, вконец опечаленного строптивым учеником. — Неужели вы не поняли военную службу? Неужели не знаете, что перед начальством все должно проходить как по маслу?

— Петр Савельевич, не надо меня так воспитывать. У меня другой путь. Кстати… учения для того и проводятся, чтобы выявлять плохое и скорее его устранять.

— Выявлять… — усмехнулся Жилин, споткнувшись о невидимый под снегом камень. — Навыявляли, а у адмиралов осадок! — Он страдальчески скривил губы, словно сам пробовал тот осадок. — Чего вам все неймется?.. Ой, подведете под монастырь и себя, и меня! И потом, зачем вам надводные корабли? Забыли,