невидимую снежинку. — Это похоже на стремление блеснуть на солнце одним местом.

— Не ожидал, что вы так посмотрите на повышение готовности, — удивился Павлов.

— Эка, хватили! — воскликнул Жилин, и в его голосе засквозили испуганные трельки. — Может, что похуже припишете? — Он засопел и начал досадливо отшвыривать снег с перил. — Вы бы лучше в другом инициативу проявляли. Прошлую среду я был у Городкова. Представляете, дежурный по команде небрит! Вот куда надо смотреть… Не скрою, когда будет верстаться план учения, я буду против этих бирюлек.

— Тогда разрешите обратиться к адмиралу?

— Мало у него дел!

— В таком случае докладываю, — отозвался Ветров, — буду сегодня же говорить с начальником политотдела. Полагаю, этого вы не запретите?

Жилин метнул холодный взгляд и примиряюще сказал:

— Опять крайности. Неужели у начальника политотдела есть время заниматься такими делами?

— Время должно найтись, — спокойно продолжал Ветров. — Это наше общее дело!

— А для чего мы с вами? — Жилин перешел вроде бы на дружеский тон. — И потом, кто сказал, что я против этих ваших фургонов?.. Рыбчевскому давался разумный совет: времени мало, и нет смысла комкать полезное.

— Так что?? — требовал конкретности Павлов. — Прикажете работу сворачивать?

— А вы на слове не ловите. — Жилин шутливо погрозил пальцем. — Такого приказания я не дам. Сколько вы уже успели?

— Оборудовали три фургона, остался один.

— С этого бы и начинали. — Жилин окончательно перестроился. — Раз такие темпы — вперед!

— Я так и думал, что вы нас поддержите, — серьезно проговорил Павлов.

Жилин протянул руку сначала Ветрову, потом Павлову и своей тяжелой, припадающей походкой направился к машине.

— Значит, вперед, комиссар? — повторил Павлов жилинский призыв.

— Значит, вперед…

И они продолжили свой путь к городку.

Почему затренькали малые колокола?.. Начинать вроде бы должен большой, главный — гулко, с раскатом, с отдаленным эхом; потом наступает черед средних — тоном чуть пониже, тягучих, и лишь потом, заполняя промежутки, могут вступать малые. Отчего же начали они?..

Павлов напряженно вглядывается в колокольню. На ней вместо звонаря суетится в сверкающей каске пожарник. Похоже, тот перепутал все веревки, их закрутило в тугой узел, и теперь этот узел больно толкает Павлова в плечо. Он хочет отодвинуться подальше, но сзади ему мешает стена.

«Да очнись же, Виктор!» — доносится до него слабый Велтин голос. Он уже чувствует, что это жена настойчиво тормошит его за плечо, и наконец полностью просыпается.

В коридоре надрывается телефон.

«Вот тебе и колокольня!» — соображает Павлов. Благодарно улыбнувшись Велте, не попадая ногами в шлепанцы, он бежит к телефону.

— Товарищ командир! — Старший лейтенант Рогов доволен, что все-таки дозвонился. — Прошу срочно прибыть в комнату дежурного!

«Вот они, долгожданные учения!..»

Мимо городка проплывают громоздкие, тяжелые машины. С виду все чин чином. Из-под брезента выпирает что-то вроде колясок, кастрюлей, детских игрушек… На самом деле это Отар Кубидзе двинулся с лагерным скарбом к дальнему берегу. Его автомобильная колонна напоминает караван, собравшийся пересечь пустыню: каравану предстоит трудный путь, он запасся всем, чтобы не потерять ни одного животного, ни одного погонщика и в полной сохранности доставить ценный груз. Пришлось Кубидзе отложить на время свои приборы и взяться за лагерь, или, как он говорит, отложить в сторону скрипку и взяться за колун. Приказ!.. А Отар рад приказу, рад, что верховодить лагерем назначили его, а не Валерия Рогова, первого претендента.

По плану учения выезжать пока не требовалось, но Кубидзе получил у командира «добро» отправиться раньше. Уж очень ему хотелось сперва основательно обжиться, попривыкнуть, а уж потом, не отвлекаясь, заниматься торпедами, санками, плотиками…

Кубидзе, само собой, едет в головной машине. Его кокетливые усики сегодня словно бы выросли и больше всею прочего выделяются на исхудалом лице. Смоляные, строгие, они до того приметны, что даже издали можно понять: в передней кабине определенно следует какое-то начальство. Отар важно глядит вперед, не удостаивая вниманием встречных-поперечных, однако его скульптурная поза не мешает ему цепко следить за всем, что творится вокруг.

Как военные ни хранят свои тайны, а утаить разлуку от близких не всегда удается. В этот ранний час, когда в обжитых местах просыпаются лишь самые прилежные петухи, многие подруги вышли с зорькой, чтобы помахать платком, чтобы еще раз взглянуть на тех, кого они будут долго и терпеливо ждать.

«Неужели Наташа?! — Отар вздрогнул, завидя синее с беличьим воротником пальто, пригнулся, чтобы лучше разглядеть, и на какой-то миг встретился с Наташей глазами. Она смотрела на Отара не так, как всегда, а может, как всегда, может, только показалось?.. Ведь всего мгновение… Нет, не показалось — Наташа улыбнулась, и эта улыбка удивительно преобразила ее, придала ее лицу неожиданную мягкость, нежность, какое-то детское выражение. Она подняла руку, но тут же, будто спохватившись, стала заправлять непослушную прядь под серую шапочку, ту самую, что летом вязала на длинных спицах, прилежно отсчитывая петли и по-ученически шевеля губами. Неожиданная встреча обрадовала и растревожила офицера: — Наконец-то заметила!.. А вдруг не мне улыбалась, не мне поднимала руку?.. — Ужасная мысль заставила похолодеть, но, вспомнив, что в следующей машине старшим едет Чулков, отец пятерых детей, Отар успокоился: — Мне улыбалась Наташа, только мне!»

Если бы не строгий парень, сидящий за рулем машины, Кубидзе непременно бы загорланил песню счастливого горца, которого радует все: и раннее утро, напоенное хрустально прозрачным воздухом, и горы-великаны, улыбающиеся солнечным светом, и буковые рощи с переливчатыми трелями крылатых певцов, и встреча с любимой, спешащей с кувшином к прохладному ручью.

Бедный Отар, как он заблуждался, полагая, что Наташа в этот рассветный час оказалась тут из-за него!.. Она еще накануне договорилась поехать в город за книгами на клубной машине, да ночная тревога спутала все карты. Клубное начальство отправилось по своим делам, а ей оставило записку: добирайся, мол, Зуева, на попутных, получай книги и жди — заедем за тобой обязательно. Наташа заторопилась к развилке поголосовать, а тут навстречу целая кавалькада машин, и в первой — ее самый прилежный читатель. Она уже и руку подняла, но вовремя сообразила: вряд ли эти поедут в город. Разочарованная, она, наспех поправив шапочку, хотела отойти в сторону, но не отошла. Ее поразила перемена, происшедшая с Кубидзе, когда они встретились глазами. В них вспыхнуло такое!.. Наташа боялась даже признаться себе, что? в них вспыхнуло. Пораженная, она стояла неподвижно, пока головная машина не скрылась за скалой.

— Ничего, миленький, ничего, голубчик! Возвернешься — я тебе покажу, как нос воротить! — приговаривала стоящая рядом Чулкова.

— За что вы его? — удивилась Наташа.

— А кто ж его знает, за что… Ишь, важности напустил!

Мичман Чулков и впрямь отвернулся, не желая видеть свою благоверную. Он был очень сердит. Говорил ей русским языком: «Катюша, кроме бритвы, мыла и полотенца ничего не клади». Понапихала! Чулков пнул портфель ногой — ни с места!.. Конечно, против медку не возразишь: как-никак, спасает ото всех хворостей, а другое?.. Жаль, времени в обрез — вывалил бы все на дорогу. Разве он забыл, как недавно погорел из-за этих Катерининых разносолов, как с шофером Проничкиным танцевал гопака на автомобильной крыше? Однако же… холодная курятина с квашеной капусткой… пирожки с потрохами…