Entluftung, Zundung, Vorstufe, Hauptstufe[185], пять положений стартового переключателя в автомобиле управления пуском A4, — но не выдает Энциану своего знания.

Они сидят на склоне, жуют хлеб с колбасой. Мимо туда-сюда носится городская детвора. Кто-то поставил армейскую палатку, кто-то приволок пиво в бочонках. Разношерстный оркестр — дюжина духовиков в заношенных красно-золотых мундирчиках с кистями — играет попурри из «Мейстерзингера». По воздуху плывет чад. Капеллы пьянчуг в отдалении время от времени пускаются хохотать или петь. Воскрешение Ракеты — новое празднество для этой страны. Вскоре до народного сведения дойдет, насколько близок день рождения Вернера фон Брауна к Весеннему Равноденствию, и тот же германский импульс, что некогда катал по городишкам клумбы на колесах и устраивал потешные битвы юной Весны и смертельнобелой старой Зимы, станет возводить на росчистях и лужочках странные цветочные башни, а юный зиц-ученый кинется бегать кругами со стариком-Тяго гением или подобным ему паяцем, а детишки будут в полном восторге, хохотать будут…

Шварцкоммандос возятся по колено в грязи, самозабвенно увлечены спасением, моментом. A4, которую они сейчас явят на свет, применялась в последней безнадежной битве за Берлин — залп-выкидыш, боеголовка не взорвалась. Вокруг ее могилы забивают доски крепи, жижу передают ведрами и деревянными кадушками по людской цепочке, затем вываливают на берегу рядом с бивуаком, где сложены винтовки и вещмешки.

— Значит, Клёви не ошибся. Вас, ребята, так и не разоружили.

— Не знали, где нас искать. Мы для них сюрприз. Даже сейчас в Париже есть влиятельные фракции, которые не верят в наше существование. Да, как правило, я и сам не уверен.

— Это как?

— Ну, мне кажется, мы здесь только статистически. Вон тот, допустим, булыжник — определенный где-то на 100 %: камень знает, что он там, и все прочие тоже знают. А наши шансы оказаться здесь и сейчас перевешивают лишь слегка — малейший сдвиг в вероятностях, и нас тут нет: чпокк! и всё.

— Странные разговоры, оберст.

— Отнюдь, если вы побывали там же, где мы. Сорок лет назад на Зюдвесте нас едва не извели под корень. Без объяснения причин. Понимаете? Вообще беспричинно. Нас не могла утешить даже Теория Воли Божьей. То были немцы с именами, с послужными списками, люди в синих мундирах, которые убивали неуклюже и не без мук совести. Найти и уничтожить — каждый день. И так два года. Приказы отдавал человек — добросовестный мясник по фамилии фон Трота. Палец милосердия ни разу не коснулся чаш его весов… У нас есть слово, которое мы произносим только шепотом, мантра на те случаи, когда ожидается, что будет плохо. Mba-kayere. Вам тоже может пригодиться. Mba-kayere. Значит «я обойден». Для тех из нас, кто пережил фон Троту, это еще означает, что мы научились отстраняться от нашей истории и наблюдать за ней, мало что чувствуя. Слегка шизоидно. Нюх на статистику нашего бытия. Отчасти поэтому, я думаю, мы так и сблизились с Ракетой — обостренное осознание того, насколько случаен, совсем как мы, может быть «Агрегат 4» — насколько зависим от мелочей… от пыли, что проникает в таймер и прерывает электрический контакт… от слоя смазки, который и глазом-то не разглядишь, когда сало с кончиков человеческих пальцев осталось в клапане подачи жидкого кислорода и вспыхивает, едва он туда поступает, и все взрывается — я такое видал… от дождя разбухают вкладыши сервомоторов, или вода затекает в переключатель: коррозия, замыкание, сигнал заземляется, преждевременный Бренншлусс, и то, что жило, вновь становится всего-навсего «Агрегатом», агрегатом частей и мертвой материи, оно уже не способно двигаться, у него больше нет Судьбы какой-то определенной формы — прекратите так шевелить бровями, Шлакобери. Может, я тут несколько обтуземился, только и всего. Поживите с мое в Зоне — вам тоже Судьба примерещится.

Из болота доносится крик. Взмывают птицы, круглые и черные — катышки перца грубого помола в этом буйабесовском небе. Детвора резко тормозит, а духовой оркестр замолкает на полутакте. Энциан вскакивает и вприпрыжку несется туда, где собрались остальные.

— Was ist los, meinen Sumpfmenschen?[186] — Остальные, хохоча, загребают жижу горстями и швыряются в своего Hrapopepy, а тот пригибается, уворачивается, сам зачерпывает той же грязи и открывает ответный огонь. Немцы на берегу лупают глазами, учтиво шокированные сей недисциплинированностью.

В дощатом загончике из болота уже торчит пара триммеров, между ними — двенадцать футов жижи. Весь заляпанный и каплющий, Энциан — белая ухмылка обгоняет его на несколько метров — перемахивает через крепь в яму и хватает лопату. Настал примерно церемониальный миг: Андреас и Кристиан подошли с флангов, помогают чистить и копать, пока на свет не является где-то с фут стабилизатора. Определение Номера. Нгарореру приседает на корточки и смахивает грязь, обнажая часть косой черты, белую 2 и 7.

— Outase. — У прочих тоже рожи мрачные.

Ленитроп допетривает.

— Вы ожидали Funffachnullpunkt, — немного погодя предполагает он, — пятикратного нуля, так? Хха-ааа! — Попался, попался…

Вскинув руки:

— Это безумие. Сдается мне, такого не существует.

— Нулевая вероятность?

— Мне кажется, зависит от числа искателей. Ваши люди его ищут?

— Не знаю. Я сам случайно услыхал. У меня нет никаких людей.

— Шварцгерэт, Шварцкоммандо. Шлакобери — предположим, где-то есть список по алфавиту, чей-то список — скажем, разведданные какой-нибудь спецслужбы. В какой-нибудь стране, какой — не суть. Но предположим, что в списке этом случайно оказываются два названия — «Черное устройство», «Черное подразделение» — и сополагаются. Вот и все, алфавитная случайность. Ни нам не обязательно быть реальными, ни ему, верно?

Болота мелькают прочь, в пятнах света под молочной мглой. За краями всего белым мигают негативные тени.

— М-да, тут и без того жутковато, оберст, — грит Ленитроп. — Помощи от вас никакой.

Энциан вперился в лицо Ленитропу, под бородой нечто вроде улыбки.

— Ладно. Кто за ней тогда охотится? — Весь такой таинственный, отвечать не хочет — да эта птица напрашивается на колкости, что ли?

— Этот майор Клёви, — высказывается Ленитроп, — вдоба-авок и Чичерин тоже!

Ха! Готов. Как честь отдал, каблуками щелкнул — лицо Энциана моментально переключается на совершенную нейтральность.

— Вы меня обяжете, — начинает он, но затем меняет тему: — Вы побывали в «Миттельверке». Как там люди Клёви уживаются с русскими?

— Закадычные кореша, похоже.

— У меня такое чувство, что оккупационные Державы буквально на днях пришли к соглашению выступить народным фронтом против Шварцкоммандо. Я не знаю ни кто вы такой, ни как пролегают ваши направляющие. Но они пытаются нас прихлопнуть. Я только что из Гамбурга. У нас были неприятности. Выглядело, как налет ПЛ, но за этим стояла британская военная администрация, и русские им содействовали.

— Жаль слышать. Чем я могу помочь?

— Не теряйте головы. Давайте все вместе выждем и посмотрим. Про вас все только и знают, что вы вечно где-нибудь выскакиваете.

К сумеркам ближе черные птицы — миллионы черных птиц — опускаются и рассаживаются на ветвях деревьев окрест. Деревья отягощаются черными птицами, ветви — что дендриты Нервной Системы, жиреют, погрузившись в щебечущие нервносумерки, готовятся к некоему важному сообщению…

Потом в Берлине, в подвале среди лихорадочных грез — дерьмо вытекает галлонами/час, сил нет даже хорошенько лягнуть крыс, что носятся мимо и прилежно таращатся в никуда, делая вид, что у берлинцев они сейчас не в таком уж и почетном фаворе, кривая душевного здоровья опустилась ниже некуда, солнце пропало так прочно, что вроде бы уже и навсегда, — тупое Ленитропово сердце на холостом