заснет. Он будет храпеть, из пасти его станут вылетать раскаленные угли. Так он проспит целую неделю, и легко ли мне держать его на коленях своих? А затем он проснется, поест и снова отправится на охоту. И как ты сможешь справиться с ним? Прошу тебя, подумай о себе, уходи отсюда, пока цел!

— Не беспокойся, — сказал он. — Надо найти выход, и я тебе укажу его: перед тем, как великан вернется с охоты, я спрячусь от него. Когда он вернется, ты прикинься плачущей. Он спросит тебя: «Отчего ты плачешь? Вспомнила семью?». А ты скажи ему: «Семью свою я не вспоминаю, не скучаю по ней, но ты уходишь, а меня оставляешь одну. Когда же ты возвращаешься, то немножко позабавишься со мной, а затем ложишься спать и долго-долго ты не пробуждаешься. Проснувшись же, ты быстро снаряжаешься и снова уходишь на охоту, а меня оставляешь здесь одну, и я плачу, думая о том, какова будет моя жизнь дальше, если все будет так же продолжаться?». Тогда он спросит тебя: «Я могу взять тебя с собой, или что ты хочешь?». А ты ему скажешь: «Укажи мне, где находится твоя душа, я буду играть с ней в твое отсутствие или когда ты будешь спать, и мне будет легко».

Великан вернулся, а Авзонг-Цауайнон успел спрятаться от него. Женщина же прикинулась плачущей, и великан спросил ее:

— Почему ты плачешь? Вспоминаешь семью свою?

А она отвечает ему:

— Я по семье не скучаю, не вспоминаю ее, но ты уходишь, а меня оставляешь одну. Когда же возвращаешься, то немножко позабавишься со мной, ложишься спать и долго-долго ты не пробуждаешься; проснувшись же, ты быстро снаряжаешься и снова уходишь на охоту, а меня оставляешь здесь одну, и я плачу, думая о том, какова будет моя жизнь дальше, если все будет так же продолжаться?

— Я могу взять тебя с собой, или что ты хочешь? — спрашивает ее семиглавый великан.

А она ему говорит:

— Укажи мне, где находится твоя душа, я буду с ней играть, когда тебя не будет дома или когда ты будешь спать, и мне будет легко.

— Ах ты, сумасбродная! — говорит ей великан. — Моя душа находится очень близко от тебя: вот внутри того столба, — и он указал ей на один из столбов дома.

— Ну, в таком случае, — сказала она, — до твоего возвращения я буду забавляться с ним.

Дочь великана вычистила столб и все вокруг, разукрасила его и стала танцевать, кружиться вокруг него. Великан вернулся домой и спрашивает:

— Почему так разукрасила этот столб?

— А как же? — ответила она ему. — Как мне его не разукрасить, раз душа твоя находится в нем? Теперь мне легко, я чувствую себя хорошо. От игры с ним я даже получаю большое удовольствие.

А великан опять лег спать. Проснувшись, он опять ушел на охоту, как это обычно делал. Вернулся в урочное время домой и застал дочь великана в весьма веселом настроении. И тогда он решил: «Дай покажу ей, где находится моя душа. Она не причинит ей никакого зла, да и не в состоянии причинить».

— Ах ты, сумасбродная! — сказал он ей. — Моя душа находится не в таком легкодоступном месте. Я не хочу обманывать тебя. Моя душа находится вот где: в таком-то месте есть озеро, в озере этом сидит вепрь, в нем сидит олень, в олене сидит заяц, в зайце находится ларец, а в ларце — три ласточки. Из них одна — моя душа, вторая — мощь моя, а третья — моя отвага. Но ты их не сможешь увидеть; я только говорю тебе, где они находятся.

И семиглавый великан в урочное время опять ушел на охоту. А Авзонг-Цауайнон заявился к жене и спрашивает ее:

— Ну, как обстоит дело, сказал он что-нибудь определенное?

— Сказать-то он мне сказал, где находится его душа, — отвечает она ему, — но что ты сможешь сделать? В таком-то месте есть озеро, а в озере сидит вепрь, внутри него находится олень, в олене — заяц, в зайце есть ларец, а в нем сидит три ласточки. Одна из них — его душа, другая — его мощь, а третья — его отвага. Где ты их найдешь, какое средство выдумаешь, чтобы достать их?

— Хорошо, что дело обстоит так, — отвечает ей Авзонг-Цауайнон. — Не беспокойся, я найду его душу. Сейчас я ухожу, а ты, когда он вернется, радуйся ему, восторженно приветствуй его, чтобы он ничего не заподозрил. Ты знаешь, как он обычно спит, наблюдай за ним. Если он будет спать беспокойно, метаться, то знай, что это я действую.

Они обласкали друг друга, как обычно ласкают друг друга муж и жена, и он сказал ей:

— А теперь до свиданья, надейся крепко!

Он пошевелил канат, дал знать своим товарищам. Когда они подняли его, он им сказал:

— Я очень надеюсь, что мы найдем того, кого ищем. Наказываю вам, чтобы вы отсюда никуда не уходили.

И он во всеоружии пошел на то озеро. Нашел его и стал на берегу в ожидании вепря. Видит, вепрь направляется к нему, рассекая волны. Он приплыл к тому месту, где стоял Авзонг-Цауайнон с мечом в руках, и они стали биться. Вепрь нападал на него, а он наносил ему удары мечом по шее. Наконец, он осилил вепря и убил. Затем Авзонг-Цауайнон засучил рукава, вскрыл вепря так, чтобы можно было всунуть руку в отверстие. Внутри вепря он нашел оленя и схватил его за ноги, затем он отверстие расширил и вытащил оленя, подмял его под себя — это ему было нетрудно — и отрубил у оленя голову. Из утробы оленя таким же образом он вытащил зайца, а из зайца достал ларец и положил его перед собой. А великан в этот час уже заболел. Со стонами явился он домой и говорит дочери великана:

— Мне нездоровится, какое-то несчастье постигло меня!

Она кое-как стала его утешать:

— Не страшись, тебе никто ничего не сделает, поправишься! Ты охотился и устал, наверное, поэтому плохо себя чувствуешь.

А сама притворилась плачущей, чтобы отвести от себя всякие подозрения.

Тем временем Авзонг-Цауайнон приоткрыл крышку ларца, вынул оттуда трех ласточек и задумался:

— Наверное, он уже сильно болен. Убить их тут или же отнести их к нему? Дай-ка, двух я убью здесь, а одну отнесу к нему; он уже ничего не сделает, не сможет даже встать с места. — И он свернул шею одной ласточке. Она оказалась отвагой великана, и тот уже стал отходить. Затем он свернул шею второй ласточке, она оказалась его мощью.

— А теперь я пойду к нему, — сказал тогда Авзонг-Цауайнон. — Он мне уже не опасен. Увижу, как он будет умирать.

Авзонг-Цауайнон отправился в путь и в скором времени прибыл к месту, где ждали его два товарища. Они говорят ему:

— Кажется, ты что-то с ним сделал! Мы следили за ним, он пронесся мимо нас очень быстро и сразу же прыгнул к себе вниз. Он орал, кричал; остерегайся его, не спускайся к нему; ты что-то, наверное, ему сделал, и, если он еще не умер, он съест тебя. А мы решили так: наверное, наш товарищ нанес ему раны, а великан его убил. Думали, тебя уже в живых нет, а ты, оказывается, невредим. Не ходи за ним! Ты ничего не сможешь с ним сделать! Он съест тебя.

— Не бойтесь, — сказал он им, — мне ничего не угрожает. Я знаю, что он из себя представляет. Лучше спустите меня к нему и ожидайте меня здесь до тех пор, пока я не пошевелю канат. Если же я не пошевелю канат в течение долгого времени, то знайте, что меня больше нет в живых, и тогда делайте сами все, что сочтете нужным для спасения своих голов.

Они его спустили вниз по канату, и он явился в дом семиглавого великана. Тот уже не открывал глаз, перестал говорить, он был уже в предсмертной агонии. Авзонг-Цауайнон говорит семиглавому великану:

— Почему ты, нечестивый, заставил меня перенести столько страданий? Ведь я тебе сделал добро!

— Я отдаюсь под твою защиту! — проговорил семиглавый великан. — С этого времени никого у меня не будет ближе, чем ты. Все свои богатства я отдам тебе, только не лишай меня жизни!

— В таком случае раскрой свою пасть, а я тебе в горло впущу твою душу.

Семиглавый великан раскрыл пасть, а Авзонг-Цауайнон свернул шею третьей ласточке, и тот умер с раскрытой пастью. Авзонг-Цауайнон и сестра великанов обрадовались и сказали:

— Как нам быть с его имуществом? Взять ли с собой что-нибудь?