был свершиться.

То было могучее оружие. Его святейшество не стеснялся обращаться за советом к преподобному Бернару[86]. Я ждала результата и снова испытывала тревогу, ибо Его святейшество мельком взглянул на пергамент и тут же снова стал всматриваться в меня, будто хотел добраться до моих самых потаенных мыслей.

— Мнение аббата Бернара мне достаточно хорошо известно.

Он аккуратно сложил оба документа, подогнав один к другому, словно в этом заключалось все решение трудного вопроса.

Что же, ничего не получается? Почему его не беспокоит серьезный вопрос законности брака? Значит, придется упрашивать…

— Я чувствую себя проклятой, Ваше святейшество. Всякий день, всякий час чувствую. Невозможно так жить. Можете ли вы вообразить себе, какие муки мне приходится испытывать, хотя и не по моей собственной вине? Моему господину необходим сын, который унаследовал бы его трон; он остро переживает наши неудачи. Вину за это он возлагает на меня, ибо его советники говорят ему, что именно я виновата во всем. Можете ли вы представить, во что превращается моя жизнь? — Я простерла к нему руки, моля о сострадании. — Я не в силах дольше так жить, Ваше святейшество. Не могу поверить, что в этом воля Божья: карать меня за грех, в коем не я повинна.

— Согласен, дочь моя.

Он встал из кресла и прошел к иконам, преклонил колена на молитвенной скамеечке, поднял взор на висевшее прямо перед ним распятие, а я осталась сидеть, мучимая страшной неизвестностью. Потом папа с трудом поднялся на ноги и улыбнулся мне, глядя через всю комнату.

— Теперь я понял, как надлежит поступить. Я обязан вернуть покой и Божью благодать душе вашей.

Сердце мое замерло в надежде.

— Божья благодать может снизойти на меня лишь тогда, когда будет восстановлена законность. Брак должен быть признан недействительным. Я молю Ваше святейшество о согласии на расторжение такового. Ради нас с Людовиком и ради Франции.

Щеки мои увлажнились неподдельными слезами. От этого решения зависело так много! Очень много! Если решение будет не в мою пользу, что мне тогда делать? Остаться прикованной к Людовику до конца дней? Это было бы невыносимо. Слезы потекли рекой.

— Я молю Ваше святейшество о помощи.

Да, я умоляла его дать мне свободу, а слезы капали и капали на свитки пергамента, приготовленные с таким тщанием и отвергнутые Евгением. Линии родства, связывавшие меня с Людовиком через общих предков, размывались, пока не стали совсем неразборчивыми.

— Разумеется, это надо всесторонне обдумать, — кивнул Евгений. — Подойдите ко мне, дитя мое.

Я снова опустилась перед ним на колени, решившись употребить все аргументы до последнего.

— Вам следует знать, ваше святейшество, что супруг мой отказывается делить со мною ложе.

— Вот как?..

— И другого ребенка не будет, если только Людовик не…

— Нет нужды продолжать. Вы так много страдали. Бог явит вам свою милость и благословит вас. — Я склонила голову и почувствовала прикосновение его рук. — Я восхищен вами, Элеонора. Вы с такой убедительностью изложили дело о расторжении своего брака.

Голос его звучал ласково, он даже назвал меня по имени, чтобы создать атмосферу доверительности. Он сделает то, о чем я прошу! Слава Богу! В кабинете повисла тишина, нарушаемая одним лишь щебетом зябликов за окнами — они вили гнезда на ветвях огромного кипариса у самого дворца. Папа убрал руки с моей головы. Я посмотрела на него с благодарностью, слезы на щеках высохли.

— Я видел представленные вами доказательства, слышал, с каким чувством вы говорили о них. В этом деле вы ни в чем не виноваты. Нет нужды тревожить свою совесть или же опасаться, что Бог и дальше станет карать вас… Но, думаю, вы неправильно все истолковали. Долг жены — держаться своего мужа.

Держаться? Это я должна держаться за Людовика?

— Не в ваших интересах и не в интересах Его величества расторгать брак. В нем нет ничего противозаконного.

Он что же, глупец или просто ошибается? Он чего-то не понял? Как можно просто взять и отвергнуть факты, которые я ему наглядно изложила?

— Печали ваши, дочь моя, можно исцелить, а брак — восстановить.

Надежды мои вылетели в окошко и смешались с бессмысленным щебетом птиц.

— Он не приходит ко мне на ложе. Как же это можно исцелить и восстановить?

Евгений покачал головой, проявляя мягкость и понимание, снова возбудив тем самым мой гнев.

— Надо быть сострадательной к ближнему, дочь моя, надо понимать, как нелегко было супругу вашему возглавлять крестовый поход. Святой обет целомудрия, принесенный им, заслуживает похвалы, а отнюдь не осуждения.

Похвалы? Мое раздражение переросло в ярость.

— Я не стану хвалить его за то, что он пренебрегает мною! Он редко прикасался ко мне еще до того, как принять крест!

— Вы женщина высокого происхождения, Элеонора. Вам надо молиться об обретении власти над своими чувствами.

После этих слов моя горячая кровь застыла в жилах. Почему вышло, что он заставил меня говорить, как свойственно бесстыдной блуднице, а вовсе не жене, лишенной внимания мужа?

— Возможно теперь, когда крестовый поход окончился…

— Он уже двенадцать месяцев как окончился! Наш брак только видимость!

— Вы ошибаетесь, Элеонора. Аббат Сюжер с вами не согласен.

Сюжер! Это имя прозвучало похоронным звоном по всем моим замыслам. При чем здесь аббат Сюжер?

— Да и Тьерри Галеран уверял меня, что, едва вы вернетесь в Париж, вы снова обретете все достоинство королевы Франции и смиритесь со своим браком.

Еще и Галеран! Снова обрету достоинство? Как смел этот выскочка низкого происхождения обсуждать, достойно я себя держу или нет?

Передо мной словно книга раскрылась на нужной странице, я увидела ясно то, чего, к несчастью, не сумела предусмотреть с самого начала. Людовик ведь посылал сюда, в Тускулум, гонца, чтобы испросить аудиенции у папы. А гонцом был Тьерри Галеран. И тот не стал терять времени даром, а напитал слух Евгения своим ядом. Разумеется, так оно и было, а Евгений не замедлил прислушаться к своему фавориту- тамплиеру и склониться на его сторону.

— Галеран утверждает, что брак незачем расторгать. И он, и аббат Сюжер очень хорошо понимают ваше положение. Я выслушал их и склонен согласиться с ними, принимая свое решение. Я не хочу сказать, что не испытываю к вам сочувствия, дитя мое. Но думаю, что вы ошибаетесь. Я не стану делать того, о чем вы просите — признавать брак недействительным.

Я едва могла дышать. Дело мое было проиграно с самого начала. Они — Сюжер и Галеран — сговорились между собой и свели на нет все мои аргументы, выбили у меня из-под ног почву, выразив якобы понимание и даже сострадание к моему положению. У Евгения и в мыслях не было прислушиваться ко мне. С самого начала он знал, что ответит мне отказом. Будь у меня в руке сейчас кинжал, окажись рядом Галеран — клянусь, я бы выпустила ему кишки! И незачем стоять на коленях перед таким слабохарактерным, не умеющим распорядиться своей властью папой, которым может вертеть ничтожный Галеран.

Я встала, расправила юбки, усмиряя нервную дрожь, и обратилась к нему холодным тоном:

— Я так полагаю, что оба ваши почтенных советника — коль уж они осмелились обсуждать мои личные вопросы, мое замужество — не забыли упомянуть о том, какое неоценимое значение имеет Аквитания для всего Французского королевства. — Я с удовлетворением отметила, что Его святейшество залился краской до корней волос, уже заметно редеющих. — Полагаю, они сообщили вам, что