— Я хочу вместе с Джимми оказаться за той дверью позади статуи Флоры!

Более безопасного места он в тот момент придумать не смог.

Огни, шум и запахи ресторана померкли и растаяли в одно мгновение, как капля воска в огне, или, если вам будет угодно, растворились, как дождевая капля в ведре с водой. Я не знаю — поскольку сам Джеральд не знал этого и не мог мне рассказать, — что произошло в ту секунду в ресторане. В газетах об этом ничего не было, хотя весь следующий день Джеральд с трепетом переворачивал страницы столичных изданий, опасаясь наткнуться на заголовок типа «Загадочное исчезновение известного маклера». Не знаю я и о том, что подумал и что сделал мальчик с плохо причесанными волосами. Джеральд тоже этого не знает — правда, он ломает себе порой над этим голову, но меня это ни на грош не волнует. Что бы там ни подумал и ни сделал этот мальчишка, земля от этого вращаться не перестала. Итак, огни, шум и запахи ресторана «Пим» померкли, и свет сменила тьма. Звуки застыли, а запахи баранины, свинины, говядины, рыбы, капусты, лука, моркови, табака и пива больше не дразнили воображение Джеральда. Теперь вокруг пахло сыростью, затхлостью и давно непроветривавшимся подвалом.

Джеральда подташнивало, голова у него слегка кружилась. У него в мыслях застряло нечто такое, от чего тошнота и головокружение постоянно усиливались — только как раз сейчас у него не было сил вспомнить, отчего ему так тревожно. Главное было нащупать правильные слова и заговорить этого новоявленного делового человека из Сити, чтобы тот не начал беспокоиться и вопить во всю глотку — одним словом, продержаться до того момента, когда распрямится пружина, колдовство исчерпается, и все вернется на свои места. Но он напрасно шарил у себя в голове в поисках нужных слов. Подходящих слов не было — но они и не понадобились. Из глубокой тьмы к нему воззвал голос. То был голос не Того-Кто- Прежде-Был-Джимми, а самого Джимми — братишки, который имел глупость пожелать себе богатства, и превратился из маленького и небогатого мальчика в богатого старика. Голос звал Джеральда.

— Джерри! Джерри, послушай! Ты не спишь? Знаешь, что мне приснилось?

На миг воцарилось молчание.

Джеральд сел и нащупал посреди кромешной тьмы, тишины и несвежего запаха залежавшейся земли ручонку брата.

— Все в порядке, старина Джимми, — сказал он. — Это не сон. Это снова то проклятое кольцо. Это я пожелал, чтобы мы оказались здесь — иначе я бы вовсе не смог утащить тебя из твоего «сна».

— Ты пожелал, чтобы мы оказались здесь… А это где? — тихо спросил Джимми, хватаясь за протянутую ему руку, «словно дитя», как он сам бы выразился, будь в тот момент не так темно.

— Внутри коридора, что позади статуи Флоры, — пояснил Джеральд, поспешно добавив: — Все в порядке! Не бойся, это вовсе не страшно!

— Не страшно! — фыркнул в темноте Джимми. Но как бы он ни злился на то, что его посчитали трусом, руку брата он выпускать не собирался. — Не страшно! А как мы отсюда выберемся?

Вот тут-то Джеральд и вспомнил ту неясную мысль, которая все время беспокоила его и из-за которой его подташнивало сильнее, чем от воспоминания о стремительном перелете из Лондона в Ядлинг-Тауэрс. Тем не менее, он решительно произнес:

— Я желаю, чтобы мы оказались в каком-нибудь другом месте.

Но ведь он знал, что кольцо не отменяет исполненные желания.

Конечно же, у него ничего не вышло.

Джеральд еще раз произнес желание. Подождал. Снял кольцо и аккуратно вложил его в руку Джимми. Джимми слово в слово повторил желание Джеральда.

Но они по-прежнему оставались там, где были — в темном коридоре позади Храма Флоры. В коридоре, который вел (во всяком случае, одного Головастика он привел) в таинственную «хорошую гостиницу». Каменная дверь позади них была наглухо закрыта. Они даже не смогли бы отыскать ее в темноте.

— Если бы у меня хотя бы были спички! — пробормотал Джеральд.

— Зачем ты не оставил меня там, во сне? — захныкал Джимми. — Я только собирался поесть лососины.

— Мне тоже должны были принести отбивную с жаренной картошкой! — сумрачно отозвался Джеральд.

Молчание, тьма, запах сырой земли.

— Я всегда думал, каково это быть погребенным заживо? — спокойно, почти безжизненно произнес Джимми. — Теперь-то я знаю. Нет! — завопил он внезапно. — Нет и нет! Неправда, этого не может быть! Это сон, Джеральд, скажи, что это сон!

Тишина. Нужно было медленно досчитать до десяти, а затем…

— Конечно, — ласково сказал Джеральд, напрочь отметая тьму, тишину и запах плесени. — Конечно, Джимми, это всего лишь сон. Будем сохранять спокойствие и иногда звать на помощь — просто так, раз уж такой сон приснился! Но на самом деле это всего-навсего сон, уж поверь мне.

— Я верю, — прошептал Джимми, и тьма, тишина и запах затхлой земли сомкнулись над ними.

Занавес — тонкий, как шелк, прозрачный, словно стекло, и прочный, как железо, занавес отделяет волшебный мир от того мира, который мы считаем нашим. Но когда людям в руки попадает нечто, способное найти «слабое место» в этом занавесе — будь то колдовской перстень или амулет, — тогда может произойти все, что угодно. А потому нет ничего удивительного в том, что Мейбл и Кэтлин, заботливо поившие своих кукол чаем (такого скучного кукольного чаепития у них в жизни еще не было), внезапно почувствовали столь сильное желание вернуться в Храм Флоры, что и чашки, из которых куклы пили чай остались невымытыми, и даже печенье было брошено недоеденным. Вопреки собственному разуму и даже как бы вопреки собственной воле они поспешили в храм Флоры, куда призывала их магия волшебного мира.

И чем ближе подходили они к мраморному храму, залитому золотом солнечных лучей, тем сильнее крепла в них уверенность, что иначе они поступить не могли.

Вот так и вышло, что едва Джеральд и Джимми, сидевшие рука об руку в угольно-черном коридоре, испустили первый крик о помощи (просто так, чтобы позабавиться, как вы помните), как кто-то ответил им снаружи.

В той части коридора, где они меньше всего рассчитывали обнаружить дверь, появилась щель, в которую хлынул солнечный свет. Каменная заслонка медленно повернулась, и они прошли сквозь открывшийся проем в Храм Флоры, беспрестанно мигая и щурясь от солнечного света, чтобы тут же стать беспомощными жертвами слезливых объятий Кэтлин и жадных расспросов Мейбл.

— Так, значит, ты оставил Головастика на воле, в Лондоне, — нахмурилась Мейбл. — Ты ведь мог бы пожелать, чтобы он тоже отправился с вами.

— Пусть уж лучше остается там, — буркнул Джеральд. — Тогда я просто ни о чем не успел подумать. И вообще, спасибо большое! Очень он нам был бы здесь нужен. Пойдем наконец домой, и запечатаем это треклятое кольцо в конверт.

— До меня еще очередь с кольцом не дошла, — напомнила ему Кэтлин.

— Вряд ли тебе захочется иметь с ним дело после того, как оно на твоих глазах выкидывало такие штуки, — возразил Джеральд.

— У меня оно не будет выкидывать никаких штук. Я пожелаю что-нибудь хорошее, — настаивала Кэтлин.

— Послушайте! — вмешалась Мейбл. — Давайте положим его обратно в сокровищницу и раз и навсегда покончим со всем этим. Мне вообще не следовало выносить его оттуда. Это же почти воровство. Честное слово, это так же скверно, как и то, что Лиз «позаимствовала» кольцо, чтобы ошарашить своего дружка.

— Если ты так хочешь, я согласен положить его на место, — сказал Джеральд. — Но если кому-нибудь из нас придет в голову по-настоящему разумное желание, ты ведь разрешишь нам воспользоваться им?