народом.
Что за комиссия, Создатель, — оберегать Ленину усердную ревностную жизнь! В походах вечно случаются непредвиденные трудности — в дальних краях проще простого заболеть разной дрянью, могут напасть враги или дикие звери, в пути приходится переносить страдания и лишения, мерзнуть в горах, голодать в степи, ночевать в лесу… Только благодаря разумным мерам предосторожности и военным хитростям мне удается оградить его от смертельных опасностей, особенно когда он входит в раж в сиянии своей Луны.
В памяти жив еще ненастный январь, когда Леня в летнем плаще своего заоблачного отца и льняной шляпе не то что НА, а прямо-таки НАД крышами Парижа снимал Луну под снегом и дождем. Холодно, мозгло, мокро, нас всех колотит, старожилы не припомнят таких ледяных ночей. На вторые сутки Тишков был уже с собачьим кашлем, температурой, но часами позировал в плаще на рыбьем меху, невзирая на мои дебоши с обратной стороны Луны — ночи напролет, скрючившись, я подпирала ее собой, чтоб она не шлепнулась в Сену, не свалилась с крыши, не покатилась кубарем с лестницы на Монмартре, и вопила, что этот
— Пойби, — он гундосил, заходясь в кашле, — такова жиздь худождика. А тем, кто выбирает легкие пути, де дадо пережить сабих себя.
Напрасно я убеждала его, что все, все в конечном итоге растает без следа. И надо, не цепляясь за настоящее, покоиться в безмятежности неба. В результате я категорически отказалась ехать с ним в Париж на вторую съемочную сессию.
— Как? — возмутился он. — У меня уже билет куплен на тебя! Нет, ты теперь будешь все время ездить в Париж, хочешь ты этого или не хочешь! — Он был в ужасе, потому что сдавать билет очень хлопотно, а пропадет — жалко денег.
— Мне уже во! где этот Париж, — я гордо отвечала. — Ты недостоин такого спутника по романтическим путешествиям, как я. С тобой рядом солнце, а ты только и глядишь на свою Луну.
На Новый год я подарила ему книжку «Любовь и секс после 60» доктора Маккарти — на будущее.
«Недостаточно сказать «Я люблю тебя», — рекомендовал американский сексолог, — перечислите, что именно вы в ней любите, говорите почаще, что она прекрасна, читайте ей стихи,
Автор советовал мужьям, прежде чем заняться сексом, найти в женах пять привлекательных черт и поговорить о том, как они все это любят и как восхищаются. А после соития сразу не отключаться, а как-то продлить дружеское общение, ну, например, затеять шутливую драку подушками…
Нет, понятно: Ленина голова — центрифуга идей, земля горит под ногами — фестиваль современного искусства в Выксе, фестиваль современного искусства в Самаре, в Челябинске, в Ярославле, в Перми, Воронеже, Сургут зовет, открытие Центра современного искусства в Нижнем, биеннале «Глубь» грядет в Красноярске.
— Ты совсем недавно летал в Красноярск, у тебя там дважды украли постельное белье!..
— Тогда была «Даль», — объясняет Леня, — а в этом «Глубь»! Умеют они затронуть струны моей души!.. Позвольте нам, говорят, спустить вашу Луну в Енисей? При великом стечении народа в полночь мы зажжем Луну под водой. Настоящие водолазы будут выуживать ее оттуда… Представь: жемчужный свет Луны, проникающий из-под воды, я плыву на лодочке, а два водолаза поднимают ее, кладут на корму, и мы уплываем с Луной куда глаза глядят. А потом, так и быть, пускай забирают по заявкам — в забой, в шахту, или на ГРЭС… А в земле, — размечтался он, — будет гореть звезда — семиконечная, чтобы вопросов не было: не звезда ли она Давида? Не могендовид ли? Выроем колодец на площади — метров пять глубиной, туда я помешу свою звезду, она воссияет в земле, прикрытая матовым стеклом, чтобы окурки и бутылки не бросали, потому что люди — недостойны доверия!..
Что ж, я сама ему записываю кассету с песнями о любви. И регулярно твержу, раз в три дня — обязательно:
— Я люблю тебя, Леня!..
— Я тоже, — он отвечает, позевывая.
Я — миролюбиво:
— Тебе надо было сначала ответить, а потом зевнуть.
А он:
— Это случайно получилось такое совпадение.
Его счастье, что в какой-то момент — на бегу, на скаку — он придумал для моего исторического романа блистательный поворот: мол, один ученый из Института экспериментальной медицины в 1923 году предложил заморозить В.И. Ленина, пока тот был еще жив, чтобы через пятьдесят лет, когда наука сможет победить склероз, отморозить Ильича и донести до потомков в живом виде, а не в таком, как сейчас. И уже у него якобы успех был на этом пути — замороженная мышь оттаяла и дальше стала шебуршиться, правда, не совсем какая была, слишком много спит, квелая, но все равно.
— Ладно, я поеду, — сказала я тогда, — с условием, если ты пообещаешь, что в Париже будешь щедро дарить мне любовь и сочинять мой роман.
— Договорились, — обреченно сказал Леня. — Мне только бы с твоим билетом не возиться.
Никто никогда не оценит мою беззаветную преданность. А я хочу одного: чтобы Тишков и после шестидесяти оставался энергичным, подтянутым и как можно дольше сохранял живость ума. Но этому многое препятствует: загрязнение окружающей среды, сотовая связь и главное — его всепожирающая страсть к искусству.
Хорошо, плащ со шляпой остались дома, я предупредила, что эти аксессуары отправятся в Арктику только через мой труп. (На что Леня зловеще отозвался: «Ну что ж…»)
Так теперь — аккумулятор, дьявол его дери!
Я взяла с Тишкова страшную клятву, что к неподъемной чугунной хреновине он не притронется. С ней вызвались помочь русский богатырь Волков и Миша Дурненков, хотя у Андрея побаливала шея, у Мишки вся жизнь еще была впереди. А эта автомобильная бандура могла бы и Добрыню Никитича пригробить.
Тед спустил на воду шлюпку, мы в нее погрузились, и с нами еще человек семь поехали проветриться и поглазеть, как будет проходить съемка.
Песчаный пляж, кулички бегают по мокрому песку, камешки, вечерок, все тихо, спокойно, ни ветерка, абсолютная нирвана.
Накачанный валерьянкой, Леня держался десять минут. Пока Андрей высаживал на берег наблюдателей, Тишков мало-помалу заводился, набирал обороты и в считаные минуты достиг такого перевозбуждения, что наплевал на свои обещания, схватил аккумулятор — Миша еле успел подскочить, вцепиться с другой стороны, — и они потаранили его, как реактивные, к едва проступающей в туманной дали развалюхе.
И вот — на фоне островерхих гор, по берегу изрезанного волнами фьорда движется процессия из фильма Феллини: впереди на полусогнутых чешет Леня с аккумулятором, не видя и не слыша ничего, кроме своих необузданных фантазий, с ним в цуге — мужественный драматург Михаил Дурненков. За ними мы с Волковым, едва поспевая, тащим Луну на электропроводе.
Я — рвала и метала: хотя бы два раза в неделю этот гусь-гуменник выполнял упражнения с гантелями, начиная с умеренных нагрузок, постепенно увеличивал вес, наращивал мышечную массу, очищал пищеварительный тракт, провел бы курс профилактики заболеваний предстательной железы — тогда бы и тягал автомобильные батареи!
Андрей — ружье на плече, вполне благодушный, однако нельзя терять бдительность: голодные медведи прячутся повсюду. Каких-то несколько месяцев назад на этом тихом бережке белый медведь убил, оттащил в сторонку и съел австрийского туриста.
А уж за нами — пританцовывая, в прекрасном расположении духа следовали наши попутчики, готовые безудержно всем восхищаться. Лишь на песке под черной скалой зажглась Луна и осветила кладбище китобоев, а по воде до самого «Ноордерлихта» побежала золотая дорожка, послышалось:
— Ах, лавли, эмейзинг, марвелос, бьютифул, перфект, найс, брильянт, маджик, фантастик…
Они летели на огонь, как мотыльки из мглы Шпицбергена. Пока Леонид не крикнул им сердито — на русском языке:
