представившимся случаем. Ну и глупец же я: можно было поговорить с нею, показать себя более галантным, обходительным, любезным! Нужно было самому это делать, а не позволять дону Матео нести чепуху. Что она обо мне подумает? Она наверняка сочла меня дураком. Ах, когда свет на мгновение проникал через вон ту щель, освещая лицо и фигуру Клотильды, мне казалось, что передо мной небесное создание, которое я уже когда-то видел во сне. Временами мне чудилось, будто я во власти обманчивого миража. Тогда я закрывал глаза и сейчас же вновь открывал их. Её сапфировые серьги сверкали синими искрами, золотые браслеты горели ярким пламенем, а бриллиантовое ожерелье метало ослепительные молнии. Как она, должно быть, богата! Какие на ней драгоценности!»

Пока ехавшие в коляске были заняты столь несхожими размышлениями, на другом конце города дон Тибурсио и Клотильда, захлёбываясь от восторга, нахваливали друг другу новых знакомых.

Дворецкий, который из-за своей нелюдимости почти ни с кем не поддерживал знакомства, давным- давно не встречал никого, кто был бы так внимателен к его скромной особе. На глаза его навёртывались слёзы умиления и радости, от волнения захватывало дух, и он прерывал на миг свои восторги, а чтобы скрыть причину вынужденной заминки, делал вид, будто запыхался, поднимаясь по лестнице, и не успел отдышаться.

Клотильда рассказывала матери:

— Граф Ковео уверял меня, что очень хорошо знает тебя, мама.

И хотя сеньора Луиса, сколько ни силилась, никак не могла вспомнить, кто же такой этот граф, она, заразившись восторженностью дочери и своего дворецкого, подтвердила:

— О да, конечно, знаю. По-моему, мы с ним танцевали ригодон во Дворце.

Помимо всего прочего, старой сеньоре даже казалось признаком дурного тона не иметь в кругу своих знакомых столь известного человека, имя которого было у всех на устах.

Когда граф перешагнул порог своего дома, он почувствовал себя так, словно у него прибавилось сил и здоровья; ему даже почудилось, что он стал ещё солидней и выше ростом. Он с удовлетворением осматривал всё вокруг. Дом, казавшийся ему ещё несколько дней назад таким пустынным и одиноким, теперь был весь словно заполнен Клотильдой. На гладкой спине стоявшего в зале забавного золотого тельца ярко поблёскивали отсветы огней.

Проходя по кабинету, дон Ковео на мгновение задержался перед венецианским зеркалом и самодовольно залюбовался собой. Он переменил несколько соблазнительных поз, улыбнулся и промолвил:

— Она моя! Её-то мне и недоставало! Да, только её!

В городе уже шептались по поводу долгих разговоров графа Ковео с прекрасной дочерью доньи Луисы. Граф наконец добился того, что Клотильда стала принимать его ухаживания и подарки более любезно, чем знаки внимания со стороны других её поклонников. У графа был козырь, дававший ему преимущество перед всеми искателями руки богатой девушки: при нём дон Тибурсио никогда не скупился на слова и не хмурил бровей.

Более того, дон Тибурсио уступал сеньору графу руку Клотильды при возвращении с балов или из театров, а нередко и в том самом сквере, в центре которого на высоком мраморном постаменте стоял Нептун, опершись одной рукой о трезубец, а другую положив на бедро и по-прежнему наблюдая за всем происходящим. Славный домоправитель, сдвинув шляпу па затылок и заложив руки под фалды расстёгнутого сюртука, с блаженной улыбкой следовал в нескольких шагах позади молодой пары и негромко беседовал с доном Матео, который стал его неразлучным спутником.

Так и шествовала эта процессия: впереди влюблённые, за ними два важных сеньора. Они приковывали к себе взгляды всех гуляющих, вызывая у иных шёпот восхищения, у других — насмешливые улыбки.

— Вам, ваша светлость, следовало бы сдержать данное вами слово, — громко, чтобы слышали все вокруг, сказал как-то вечером при выходе из театра дон Тибурсио.

— А что за слово я вам дал, дорогой дон Тибурсио? — отозвался граф.

— Разве вы не помните, что однажды пообещали навестить нас?

— Вы правы, дружище, — с добродушной улыбкой согласился граф и стукнул себя рукой по лбу, как бы намереваясь наказать истинного виновника такого упущения. — Но я постоянно занят, дела отнимают у меня столько времени, а у моего секретаря просто девичья память!.. Не сердитесь— я зайду на днях.

Разумеется, граф постарался выполнить обещание как можно скорее, и несколько дней спустя у подъезда дома Клотильды остановилась сверкающая коляска дона Ковео с лакеями в украшенных галунами шляпах и расшитых золотом ливреях.

Граф во фраке, в белых лайковых перчатках, в сорочке с богато вышитой манишкой, где сверкали три великолепных бриллианта, вылез из экипажа и в сопровождении дона Матео направился к лестнице. Эскортируемый секретарём, на лице которого застыло выражение почтительности и сокрушения, он шествовал столь величественно, что его легко было принять по меньшей мере за посла какой-нибудь иностранной державы. Даже дон Тибурсио. уже знакомый с графом, проникся благоговейным трепетом, когда, услышав звук колокольчика и выйдя на лестницу встречать гостя, увидел сеньора графа Ковео, одетого по всем правилам этикета и с огромным орденским крестом на груди.

Клотильда в длинном, падавшем лёгкими складками, белом платье, похожем на лёгкую тунику, с волосами, схваченными красной бархаткой, казалась ещё прекраснее, чем в роскошных вечерних туалетах, усыпанных драгоценными украшениями.

Граф заранее известил о своём визите, поэтому донья Луиса, сгоравшая желанием увидеть его, распорядилась, чтобы её перевезли в удобном кресле на колёсах из спальни в другую комнату, где она могла бы принять столь известного аристократа. Материнское чутьё подсказало ей такие мысли, что, едва отдав себе в них отчёт, она заулыбалась, словно перед её взором предстало заманчивое будущее.

В своё время донья Луиса была большой любительницей светских развлечений; поэтому сейчас, лишась возможности бывать в обществе, она считала, что ей недостаёт одного из важнейших элементов существования, и жадно ловила все доходившие до неё новости жизни света, с которым у неё было связано столько воспоминаний о приятных и счастливых мгновениях, теперь уже канувших для неё в вечность.

Донья Луиса знала графа Ковео не только по рассказам дочери и дона Тибурсио: от многих знакомых она слышала о важной роли, которую он играет в высших сферах. Воображение уже рисовало ей элегантного и учтивого молодого человека, постоянно преследуемого многообещающими взглядами женщин и ревнивыми взорами мужчин. Однако эти мечты несколько поблекли, когда в дверях её комнаты появился грузный, круглощёкий, лысоватый человек с внушительным брюшком; следом за незнакомцем вошёл другой мужчина, который, в отличие от первого, был высок, тощ и прям как палка.

Донья Луиса перевела глаза на дочь и горделиво улыбнулась. Девушка сидела подле неё такая же прекрасная и холодная, как всегда.

Граф низко поклонился дамам и по приглашению молодой хозяйки уселся в широкое кресло. Дон Тибурсио представил донье Луисе своего благородного и верного друга дона Матео, личного секретаря светлейшего сеньора графа Ковео. И оба приятеля, не теряя ни секунды, уселись поближе друг к другу.

Донья Луиса, разумеется, никогда не видела графа, но по странной особенности, часто свойственной нашей памяти, мать Клотильды немедленно убедила себя в том, что уже не раз встречала нашего героя, хоти сеньор граф отличался весьма характерной внешностью, бросавшейся в глаза и навсегда запоминавшейся с первой же минуты знакомства. Его крупные и грубые формы упрямо противоречили изящным манерам, которыми он так усердно щеголял, а крепкие мускулы, стиснутые элегантным фраком, казалось, терпели в таком наряде постоянную и жестокую пытку. А вообще граф Ковео являл собой довольно гротескное зрелище для любого проницательного и постоянного завсегдатая салонов, где собиралось самое изысканное общество Гаваны,