изобличает его в невежестве: знай он раньше, что человек, сопровождающий красавицу, всего-навсего дворецкий, он вёл бы себя куда менее робко.

В это мгновение хлынул дождь, один из тех неожиданных и коварных летних ливней, во время которых по-прежнему ярко светят звёзды и вам кажется, что тучи просто решили сыграть с вами злую шутку.

Гуляющие повскакали с мест, бросились врассыпную, и через секунду в сквере, где люди спокойно наслаждались прохладой, не осталось ни души. Военный оркестр, расположившийся у подножия статуи, смолк; наёмные экипажи были вмиг разобраны — сбежавшиеся со всех сторон сеньоры так ожесточённо оспаривали их друг у друга, что лишь самым ловким и нахальным удалось отвоевать себе место; большинство же публики укрылось в подъездах домов, в кафе, под навесами поблизости от сквера.

Дон Тибурсио и Клотильда тоже поспешили оставить сквер.

Дворецкий ворчал сквозь зубы:

— Ну и неудача! Как назло, именно сегодня мы надумали отпустить карету!

Для Клотильды же всё происходящее было просто развлечением. Но не успели они пробежать и двадцати шагов, как граф вежливо остановил их:

— Сеньорита, сеньор, я не могу допустить, чтобы вы промокли. Вот мой экипаж. Прошу вас, садитесь!

Дон Тибурсио, который до сих пор не избавился от своих простонародных манер, а в этот миг был к тому же весьма раздосадован предательским ливнем и тем, что так опрометчиво отпустил экипаж, крайне нелюбезно буркнул:

— Посторонитесь-ка лучше и дайте нам дорогу!

Дон Матео выручил графа, приказав Виктору подать карету. Догадливый слуга немедленно повиновался. Коляска встала поперёк улицы в двух шагах от дона Тибурсио и Клотильды, преградив путь беглецам.

— Садитесь, садитесь, — твердил граф, а дон Матео так ловко подтолкнул дона Тибурсио, что тот, совершенно растерявшись, против своей воли вдруг очутился в экипаже; вслед за ним поднялась и Клотильда.

Коляска тронулась.

— Нет, нет, ни в коем случае! — завопил дон Тибурсио, распахнув дверцу и высунувшись чуть ли не до половины. — Садитесь и вы, сеньоры.

На этот раз уже дон Тибурсио выскочил из коляски и силой впихнул в неё графа и дона Матео, которые героически стояли посреди улицы под ливнем.

Всё произошло очень быстро, почти мгновенно, во всяком случае заняло гораздо меньше времени, чем наше описание. После того как все, не успев опомниться, оказались в коляске, где им уже больше не угрожали обильные потоки воды, начались шутки и смех, под аккомпанемент которых каждый, как мог, отряхивал свою промокшую одежду.

— Ей-богу, это просто невероятно! — повторял бедняга дон Тибурсио. — Подумать только, стоило нам в кои-то веки отпустить кучера, как тут же начался ливень, словно кто-то нарочно всё подстроил!

Граф усиленно распространялся насчёт количества излившейся на него воды, чувствуя, что таким образом смешит Клотильду. Дон Матео водил взад и вперёд по вороту рубашки большим белым в красную клетку платком и объяснял, как всё произошло:

— Мы сидели вон под теми деревьями, па углу. Вдруг видим, что вы и все, кто был на другом конце сквера, пустились бежать. Мы встали, сделали несколько шагов и только тогда поняли причину суматохи, из-за которой и я чуть было не потерял свой цилиндр. А ведь он у меня новёшенький! Я даже ещё не рассчитался за него. Придётся теперь вернуть его шляпнику — он уже никуда не годится!

Это нелепое замечание дона Матео вызвало такой взрыв смеха, что после него никому уже не хотелось больше смеяться, и весёлость разом исчезла, хотя шутки всё ещё продолжали сыпаться. Затем на минуту воцарилась тишина. Слышна была только частая дробь капель но верху коляски.

Граф сидел рядом с Клотильдой. Она была одета в дорогое платье из бледно-голубого шёлка. Ко стройная фигура отчётливо выделялась на фоне тёмно-зелёной обивки кареты.

Время от времени в щелях поднятого верха мелькали огни проносившихся мимо магазинов и городских фонарей, чей свет на миг озарял седоков. В такие мгновения граф отчётливо видел прекрасное лицо девушки, сидевшей около него, её точёные руки и две золотистые косы, которые обрамляли белую шею, облегали высоко вздымавшуюся грудь и ниспадали до самых бёдер.

Клотильде доставляла смутное и непонятное наслаждение мысль, что совсем близко от неё, в той же самой карете, сидит человек, столько раз привлекавший её внимание, тот, о ком всюду говорили, кого везде встречали приветливо и почтительно, кому некоторые льстили и перед кем почти все трепетали.

Граф, опьянённый удачей, всё же понимал, что его спутники чувствуют себя несколько неловко; поэтому, выбрав момент, когда внутрь коляски не проникал свет витрин и фонарей, он ткнул локтем дона Матео и, почти прильнув губами к уху своего секретаря, прошептал:

— Да говорите же что-нибудь!

Дон Матео понял и громовым голосом немедленно понёс всякую околесицу. Тем не менее дон Тибурсио внимал ему, словно оракулу, и, преисполненный почтения, не осмеливался ни отвечать, ни возражать бывшему учителю.

Граф не сводил глаз с Клотильды. Она, словно волшебное видение, то появлялась перед ним, то исчезала по прихоти стремительных огней, на миг освещавших карету. Его печалила мысль, что поездка неизбежно и скоро кончится, как ни старался хитрец Виктор по возможности сдерживать лошадей.

Когда ещё представится такой великолепный случай! А он никак не может воспользоваться своей удачей! Всё произошло так неожиданно, так странно! О, если бы он мог предвидеть эту возможность заранее, всё было бы по-другому!.. Сидеть рядом с Клотильдой! Ощущать дуновение её веера, которым она обмахивается с таким неповторимым изяществом! Слышать шелест её шёлков! Невзначай касаться её кружев! И может быть, дотронуться даже до кончика её маленькой ножки, чей крошечный след он столько раз видел на песчаных дорожках сквера! Так думал граф, с невыразимым наслаждением вдыхая тончайший аромат, окружавший красавицу.

Наконец коляска остановилась. Дверца с той стороны, где сидел граф, оказалась как раз напротив подъезда дома Армандесов. Граф выскочил из экипажа и галантно протянул девушке руку. Она проворно спрыгнула на землю, едва коснувшись своей белой, тонкой и нежной ручкой пальцев графа.

В прихожей началась церемония прощания. дон Тибурсио и Клотильда никак не хотели отпускать своих любезных провожатых и просили их остаться хотя бы на несколько минут.

— Мы вам премного благодарны, — неловко оправдывался бывший латинист, — но мы слишком жалко выглядим в своей промокшей одежде. Как-нибудь в другой раз мы с удовольствием нанесём вам визит. Ведь сегодня мы, надеюсь, не в последний раз имеем счастье наслаждаться столь приятным обществом.

Граф в свою очередь с поклонами и улыбками убеждал Клотильду:

— Невозможно, сеньорита! В другой раз, в другой раз! Я хорошо знавал вашего батюшку. Он был моим большим другом, и я всегда с удовольствием вспоминаю время, проведённое вместе с ним. Это был прекрасный, образованный человек, светлая голова. Знаю я и вашу матушку, хоть она за давностью лет, пожалуй, забыла меня. Но вы всё-таки непременно напомните ей обо мне и передайте от имени её старинного друга графа Ковео уверения в самых искренних и почтительных чувствах.

Наконец они расстались, донельзя довольные друг другом.

На пути к дому граф и дон Матео обменивались впечатлениями,

При мысли об успехах, достигнутых его бывшим учеником за столь короткий срок, дон Матео чувствовал себя несколько униженным. Ведь он-то сам в точение такого долгого времени лишь лелеял надежду на счастливый роман с прекрасной Клотильдой! «Вот уж поистине баловень судьбы! Ну и везёт же этому графу! Но… ведь я могу гордиться, что он — мой ученик!» Последнее соображение отчасти утешило опечаленного секретаря.

Мысли графа были более радужными:

«Здесь, около меня, только что сидела Клотильда! Эта обивка ещё хранит тепло её тела, нежный аромат её дыхания! Ах, как я буду счастлив! Жаль только, что я не до конца воспользовался