лбу. Лысина, бесспорно, была преждевременной, по лишь для человека названных выше лет, а не для дяди, которому на самом деле стукнуло уже тридцать три года.

Дон Фульхенсио на минуту задумался, затем сказал: Авроре пятнадцать, она моложе вас на десять лет, разница немалая, но ничего! Итак, к какому же семейству вы принадлежите? Как вы понимаете, выяснить все эти вопросы совершенно необходимо.

— Я принадлежу к одному из самых знатных семейств селения К… В моём роду несколько титулованных ветвей, и сам маркиз Каса-Ветуста доводится мне родственником.

— А как ваша фамилия?

— Куэвас.

— Действительно, я знаю довольно много семейств с фамилией Куэвас.

Непринуждённые и, можно сказать, благожелательные слова дона Фульхенсио так не вязались с саркастическим выражением его лица, что дядя временами совершенно терялся и не знал, как отвечать — съязвить или быть любезным. Последнее своё замечание дон Фульхенсио отпустил с убийственной усмешкой.

В душе у дяди всё клокотало от ярости; как он ни прижимал ноги к ребру дивана, это уже не помогало.

— Вы, кажется, упомянули, что дон Хенаро — ваш кузен? — продолжал дон Фульхенсио.

— Да, сеньор, его превосходительство светлейший сеньор дон Хепаро де лос Деес доводится мне двоюродным братом. Он необычайно благоволит ко мне, но, правду сказать, и я люблю его не меньше.

— Надеюсь, вы располагаете кое-какими средствами? Вам, вероятно, известно, что одной любовью не проживёшь.

— Я уже сказал, сеньор дон Фульхенсио, что я честный человек. Я получаю жалованье. Правда, сейчас его хватает только на то, чтобы прожить безбедно, но на будущий год я стану получать больше, так как меня назначат на более высокую должность, в чём меня заверили дон Хенаро и сеньор маркиз Каса- Ветуста.

— Отлично, но лучше поговорим о настоящем, молодой человек: будущее — вещь всегда очень сомнительная.

— В настоящее время, сеньор дон Фульхенсио, я могу предоставить вашей дочери столько же удобств, сколько их есть в этом доме. Кроме того, она богата и имеет…

— Позвольте, молодой человек, не будем торопиться. Обсудим всё по порядку. В своих расчётах вы принимали во внимание и средства моей дочери?

Дон Фульхенсио подчеркнул слово «расчётах».

Дядя понял, куда метит собеседник.

— Я не делал никаких расчётов — с необычным для него мужеством возразил дядя. — Я думал только о своей любви.

В этот миг дядя испытывал страстное желание схватить шляпу и откланяться, только бы не видеть насмешливой улыбки и сердитых глаз хозяина дома.

Однако новые вопросы несколько успокоили дядю и даже пробудили в нём некоторые надежды.

— По правде говоря, мне до сих пор неизвестно, достаточным ли состоянием вы располагаете, чтобы жениться на моей дочери.

Какая у вас должность, какие перспективы, какой, наконец, доход? Я люблю говорить начистоту.

— Повторяю, сеньор дон Фульхенсио: я чиновник, у меня хорошее жалованье и лишь случайно нет звания бакалавра — ведь я ученик дона Матео. Вы, наверно, о нём слышали: он очень знаменит. Кроме того, в скором времени я ожидаю назначения на отличную должность — так мне пообещали весьма влиятельные люди в Мадриде.

— Осмелюсь заметить вам, милейший, что положение чиновника — очень непрочно: вас в любую минуту могут уволить.

— Но ведь Аврора богата, а о себе я не беспокоюсь: я с удовольствием соглашусь на любое место, лишь бы ей всегда жилось лучше, чем принцессе.

— Запомните, молодой человек, — прежним саркастическим тоном заговорил дон Фульхенсио, — никогда не следует рассчитывать на богатство, которое может принести вам брак. Вот я, например, женился лишь тогда, когда у меня появились собственные средства, капитал, который всегда обеспечит пропитание моей семье. Кроме того, есть ещё одно немаловажное обстоятельство, с коим необходимо считаться, а именно — согласие женщины, которую собираешься взять в жёны. Им следует заручиться прежде всего, а вы, милейший, упустили его из вида. Дочь моя уверяет, что в ответ на многочисленные послания, которыми вы осмелились беспокоить её, она написала вам одно-единственное письмо, умоляя вас отказаться от ваших намерений.

Дядя не мог больше выносить иронический топ собеседника. Он поднялся с дивана и наверняка ушёл бы, но дон Фульхенсио вовремя угадал намерения гостя и удержал его.

— Минуточку, молодой человек. Я привык доводить начатое до конца, — сказал он и, подойдя к стеклянной с позолотой двери, позвал дочь.

Повинуясь отцу, прекрасная Аврора опустилась в кресло напротив моего дяди.

— Повтори этому господину то, что ты сейчас сказала мне, дочка.

Аврора, не поднимая глаз, пролепетала еле слышным голосом:

— Этот кавальеро написал мне несколько писем, но я не отвечала на них… Только раз я послала ему письмо… И я написала, что не собираюсь отвечать на его любовь, а хочу учиться.

В этот миг дядя почувствовал искушение оскорбить дона Фульхенсио и его дочь и учинить грандиозный скандал, лишь бы с достоинством выпутаться из истории, в которую он попал. В ушах его уже звучали шуточки, которые коллеги начнут отпускать по его адресу, когда пронюхают о пережитых им тягостных минутах.

— Так мне и надо! Не следовало связываться с младенцем, — произнёс дядя с театральным жестом, изображавшим оскорблённую добродетель.

Дон Фульхенсио от души расхохотался. Тут дядя не вытерпел и вскочил па ноги с такой стремительностью и невежливостью, что благодушное настроение дона Фульхенсио разом исчезло.

— А, вот оно как! Уж не полагаете ли вы, что любой может безнаказанно вломиться в порядочный дом и беспокоить людей своими глупостями? В какой стране вы живёте, любезный?

— Хорошо, на этом и покончим, — ответил дядя.

И, нахлобучив шляпу, двинулся вниз по лестнице. дон Фульхенсио с негодованием последовал за дядей, продолжая отчитывать его. По мере того как гость удалялся, хозяин постепенно повышал голос, и до дяди отчётливо донеслись следующие слова:

— Что только не лезет в голову этим голодранцам! Вымолят себе должностишку на три песо, напялят на себя модный костюм, побывают разок в театре и, видите ли, уже воображают, что могут соблазнять наших дочерей и дерзко разговаривать с нами, родителями. Куда, однако, занёсся этот выскочка! Мне и в голову не пришло, когда я увидел Этого расфранчённого хлыща, с какой целью он сюда пожаловал.

Получив столь жестокий удар по самолюбию, дядя остановился посередине лестницы и яростно прорычал:

— Я пришёл к вам в дом не затем, чтобы кому-то досадить: у меня были честные намерения.

Но дон Фульхепсио уже так разошёлся, что ничего не слышал.

— Разве мы с вами знакомы? Кто вы такой? Какое право имели являться сюда и беспокоить меня? Разве моя дочь ответила на любовь, которую вы ей предлагали? Могу поклясться — нет! Уходите!.. Убирайтесь!.. Чтобы ноги вашей тут не было!

Слова эти сопровождались лаем маленькой лохматой собачонки: увидев, как взбешённый дон Фульхенсио размахивает руками, она тоже принялась изливать свой гнев на незваного гостя. Когда же собачонка чересчур близко подбежала к ступеньке, па которой остановился мой дядя, он попытался незаметно ткнуть её тростью, по животное увернулось.

Вновь увидев в вестибюле своё искажённое отражение на блестящей поверхности глазурованных плиток, дядя почувствовал нечто вроде угрызения совести или раскаяния.

Нет, не надо было ему переступать порог этого жилища, где белые плитки и проклятый красный шар,