коснись их пальцем, и она тотчас лопнут.

Дядя взирал на окружавшую его роскошь не с удовольствием, испытываемым, обычно при виде прекрасных произведений искусства и ремесла, а с благоговением, смахивавшим на идолопоклонство. Он и без того чувствовал себя скованно. А тут ещё этот проклятый подвешенный к люстре шар, уродующий его лицо!

В другом конце зала около закрытого фортепьяно разговаривали и смеялись две прелестные девушки, к которым и присоединилась Аврора, оказав дяде полагающееся в таких случаях внимание. Девицы вели оживлённую беседу. Их брошенные украдкой взгляды, улыбки и шёпот были так красноречивы, что, несмотря на всю осторожность собеседниц, дядя к ужасу своему понял, что разговор идёт именно о нём.

Дядя с силой прижал ноги к ребру дивана: ему хотелось съёжиться, стать совсем незаметным, он не знал, что делать, куда спрятаться.

Но вот открылась стеклянная с позолотой дверь, и в зал вошёл дон Фульхенсио. Впереди него бежала юркая лохматая собачонка. Увидев дядю, она яростно залаяла.

Дон Фульхенсио сначала поздоровался с подругами дочери, ласково поговорил с ними минутку и лишь потом направился к дивану, где сидел дядя. Хозяин, как и его дочь, всем своим видом давал понять, что не знает нежданного гостя, и старался скрыть досаду, вызванную его появлением.

Дядя пребывал в весьма подавленном состоянии духа: он начал понимать, что всё получается не так, как ему хотелось. Сомнений больше не было — он плохо рассчитал шаг, на который отважился. Ах, если бы что-нибудь придумать, соврать что-нибудь!.. Нет, ничего не идёт в голову, поздно! Дон Фульхенсио уже стоит перед ним и с радушным видом протягивает ему руку.

— Смею ли узнать, чем могу быть вам полезен?

Отправляясь с визитом, дядя подготовил небольшую речь, начинавшуюся приблизительно так:

— Супружество — это святой союз, который гарантирует счастье у домашнего очага и обеспечивает вечный мир в семье, эта основа всякого общества…

И ещё кое-что в том же роде, казавшееся дяде весьма красноречивым и уместным началом разговора. Однако у него не хватило духа произнести заученную речь. Вместо неё у него получилась настоящая импровизация:

— Я, сеньор дон Фульхенсио, принадлежу к весьма именитой семье, имеющей несколько титулованных ветвей. Мы, Куэвас, находимся в родстве с семейством маркиза Каса-Ветуста, одним из наидревнейших и чистокровнейших родов Испании. О нём вы не услышите ничего такого, что болтают о других знатных домах. Я лично человек работящий и честный: я не ввязываюсь в разные сомнительные дела, которые могут скомпрометировать меня и запятнать репутацию. Получаемое мною жалованье позволяет мне жить со всеми удобствами — можно справиться об этом у моего двоюродного брата дона Хенаро де лос Деес.

— Прекрасно, молодой человек, но я не понимаю, к чему вы клоните. Я не любитель обиняков, говорите начистоту, — ободряюще улыбаясь, прервал дядю дон Фульхенсио.

Дядя молчал. он усиленно теребил свою бородку и попеременно прижимал к дивану то одну, то другую ногу, что несколько умаляло охватившую его растерянность. Наконец он ответил:

— Я вступил в любовные отношения с вашей дочерью.

— Любовные отношения с моей дочерью? — перебил его с неподдельным изумлением дон Фульхенсио.

— Да, сеньор, — ответил дядя, несколько приободрившись. — Приношу тысячу извинений, но вы же понимаете— между молодыми людьми это обычное дело. Я люблю её, а она любит меня.

Дон Фульхенсио больше не слушал моего дядю. Он лихорадочно соображал и никак не мог взять в толк, когда, при каких обстоятельствах и с помощью каких уловок сумел этот человек тайно завязать отношения с его дочерью, которую он постоянно отвлекал и отдалял от всяких знакомств, грозивших помешать её воспитанию и учению, и ревниво оберегал ещё и потому, что больше всего на свете боялся, как бы у него не отняли предмет его отцовской любви.

Дядя, не обращая внимания на внезапную задумчивость дона Фульхенсио, продолжал:

— Никто так не любит и никогда не полюбит крошку Аврору, как я, сеньор дон Фульхенсио, клянусь вам в этом самим господом богом. Если мы поженимся, то будем очень счастливы.

— Не торопитесь, сеньор, — прервал его дон Фульхенсио, приходя в себя. — Я не верю, что моя дочь ответила на вашу любовь и вступила в отношения с вами, не посоветовавшись со мной: с тех пор как умерла её мать, я для неё не просто отец, но подлинный друг и наставник.

Дон Фульхенсио вопреки своему желанию говорил слишком взволнованно.

— Прежде всего, — продолжал он, — я попрошу вас повторить моей дочери всё только что сказанное вами.

Он повысил голос, позвал Аврору, и несколько обеспокоенная девушка прервала разговор с подругами.

Мой дядя собрал всё своё мужество.

Аврора подошла к отцу, увидела его суровое лицо и решила, что в чём-то серьёзно провинилась. Воцарилась гнетущая тишина. Подруги Авроры замолчали и с нескрываемым любопытством следили за сценой, происходившей на другом конце зала.

— Итак, кавальеро, не сообщите ли вы моей дочери причину вашего появления здесь?

Дядя повиновался.

— У меня были любовные отношения с этой сеньоритой. Я люблю её, и она меня тоже. Я человек честный, работящий и осчастливлю ту, которая…

— Аврора, правда ли то, что говорит сеньор? — спросил дон Фульхенсио.

Девушка не шевельнулась. Она стояла, глядя вниз, не разжимая губ, и на глаза у неё навернулись слёзы.

— Отвечай мне, дочь. Сегодня я должен узнать то, чего не знал раньше. Ты слышала, что сказал сеньор? Это правда?

Девушка, придя в полное смятение, испытывала такую несказанную муку, что у неё не хватало сил ни возражать, ни соглашаться. Дон Фульхенсио опустил локоть на ручку кресла, подпёр подбородок ладонью и застыл в такой позе, внимательно и строго глядя на дочь. Аврора не выдержала, всхлипнула и разрыдалась.

Дон Фульхенсио ласково обнял её за талию и повёл к стеклянной с позолотой двери, которая тут же закрылась за ними.

Мой дядя сидел в просторном зале и ждал возвращения дона Фульхенсио. Теперь он воспрянул духом и был горд тем, что преодолел свою проклятую робость. Дядя восхищался собственной смелостью.

«Вот так сюрприз для дона Хенаро! Ловким же малым посчитают меня коллеги, узнав, какой шаг я предпринял!»

Стеклянная дверь вновь пропустила в зал дона Фульхенсио. Дядя удовлетворённо улыбнулся. Но дон Фульхенсио не сел на прежнее место, а вплотную подошёл к дяде, бесцеремонно положил руку ему на плечо и спросил:

— Итак, милейший, вы твёрдо убеждены во всём том, что сообщили мне?

Этот простой вопрос полностью изменил ход дядиных мыслей. Он даже не отважился поднять глаза на дона Фульхенсио.

— Вы не отвечаете? — спросил хозяин дома.

— Нет, отвечаю, — возразил дядя с напускным спокойствием. — Ваша дочь любит меня, я люблю её, и никто никогда не полюбит её больше, чем я.

— Допустим… И она ответила на ваши чувства? — ехидно продолжал дон Фульхенсио.

— Да, сеньор.

— Ну что же, тогда разберёмся по порядку. К этому вынуждают нас обстоятельства — дело-то ведь очень серьёзное, — объявил дон Фульхенсио, усаживаясь напротив моего дяди. — Сколько вам лет, молодой человек?

— Двадцать пять.

Дон Фульхенсио сочувственно посмотрел на явные признаки лысины, обозначившейся на дядином