— А-а-а… — И с восхищением: — А его-то вы откуда знаете?
Снова вздох.
— В прошлом году Всемирный фонд охраны дикой природы проводил в «Чизарире» перепись слонов… «Чизарира» — это национальный парк в Зимбабве. Я работала там волонтером. Эрлихман входил в группу переписчиков.
— Ясно, — сказал Лоуренс.
Позади по-прежнему светили фары.
Флеа допила кофе, протянула мне кружку, села в позе лотоса, скрестила руки под грудью.
— Расскажите о Дидерике Бранде.
— Дядюшка Дидерик… — начал Лоуренс. — С чего начать? В Кару он личность легендарная…
— Он богат?
Интересный вопрос.
— Кто, дядюшка Дидерик? Да, он богат.
— Откуда у него деньги?
Лоуренс расплылся в улыбке.
— Что это значит?
— Как сказать… Дядюшка Дидерик, он… — Он запнулся, подыскивая подходящий эвфемизм.
— Черный лебедь, — произнес я по наитию.
Оба развернулись ко мне.
Все дело в том, что весь последний час, до того, как Лоуренс попросил кофе, я думал об Эмме.
— Черный лебедь — аномалия, непредсказуемое явление, способное коренным образом изменить ситуацию, — начал я, пытаясь вспомнить, что говорила мне Эмма шестнадцать часов назад в «Красном гранате». Она все выходные читала ту книгу и часто отпускала замечания: «Невероятно!» и «Как интересно!». Наконец, утром в субботу, я не выдержал и спросил у нее, что ее так поражает.
Лоуренс и Флеа с нетерпением ждали моих разъяснений.
— Примерно до конца XVII века считалось, что лебеди бывают только белые. Так устроен наш мозг: мы учимся, наблюдая, делаем заключения, основываясь на очевидности, и твердо верим, что это единственно возможный вариант. Если несколько сотен лет видеть только белых лебедей, становится очевидно: других просто не существует. А потом в Австралии обнаружили популяцию черных лебедей.
— При чем здесь Дидерик Бранд?
Хотя ее манера поведения раздражала, пришлось признать, что вопрос не лишен оснований.
— Все мои знакомые из Кару — в высшей степени честные, порядочные, достойные люди. У них есть свои принципы, которые гласят: хлеб насущный можно зарабатывать только честным путем… Вот почему мне и в голову не приходило, что Дидерик совсем другой.
— А он другой?
— Очевидно. — Я покосился на Лоуренса, ища поддержки.
— Он другой. — Лоуренс притормозил и включил поворотник. — Здесь нам поворачивать. — Он показал на дорожный знак: D579, направо поворот на заповедник «Лапал ала».
Флеа схватила карту, развернула ее.
— Вы уверены?
— Да, — кивнул Лоуренс, продолжая снижать скорость.
Скоро мы свернули с гладкого покрытия на довольно широкую гравийную дорогу. Лоуренс покосился на меня, и мы дружно посмотрели в боковые зеркала. Он медленно прибавил газу.
Дорога за нами оставалась темной.
Лоуренс еще увеличил скорость.
По-прежнему темно.
Флеа оторвала взгляд от карты.
— Не могу понять, где мы сейчас, — сказала она.
— Нам нужно ехать через Валватер, — сказал Лоуренс. — Потом в Бела-Бела. Объезд небольшой…
Вдруг он замолчал, потому что в зеркале ярко сверкнули лучи фар.
28
…Если вы — увлеченный натуралист и много времени проводите в поле, нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что рано или поздно вы будете укушены — особенно если вы наблюдаете за змеями.
— Что случилось? — спросила Флеа. Она была не дурой.
— Не волнуйтесь из-за маршрута, — сказал Лоуренс.
— Почему вы все время переглядываетесь?
— За нами уже целый час едет какая-то машина, — сказал я, потому что она тоже имела право об этом знать.
Она взглянула на меня так, словно впервые меня заметила. Потом с ее губ сорвался короткий, грубый смешок.
— Вы шутите!
— Смотрите сами. — Я показал ей зеркало.
Она перегнулась через меня, увидела фары.
— Говорите, он уже час едет за нами? — Она недоверчиво хмыкнула.
— Повернул, когда и мы повернули.
— Подумаешь. — Она пожала плечами. — Можно мне еще кофе? — И потом: — Думаете, я куплюсь? Думаете, я дура?
— Нет, — искренне сказал я.
Мой ответ ее как будто удовлетворил.
Я посмотрел вперед. Дорога шла то вверх, то вниз, извивалась между невидимыми холмами. Я подозревал, что мы уже в Ватерберге. В свете фар сбоку от дороги высвечивались густые заросли акации; время от времени попадались скалистые утесы. Не идеально.
— Лоуренс, давай убедимся наверняка. Подождем, пока будет долгий спуск, и там попробуй плавно затормозить. Не спугни их, тормози двигателем. Постепенно… И не выключай фары.
— Хорошо.
Флеа не обращала на нас внимания; она сидела и дулась.
Дорога резко вильнула влево, через километр — вправо. Наконец, впереди показался прямой участок дороги, который шел немного под уклон. Лоуренс убрал ногу с педали газа, переключил передачу, поставил рычаг на нейтралку. «Мерседес» замедлил ход. Мы все время наблюдали в боковые зеркала. Фары показались из-за первого поворота; по мере того как машина приближалась, они светили все ярче. Потом машина остановилась, выжидая.
Я заблокировал выключатель в кабине, чтобы свет не выключался, когда открывается дверца.
— Проверь, насколько хорошо ты помнишь, где повороты, а потом выключи дальний свет.
Лоуренс немного выждал и выключил фары. Нас внезапно окутала тьма. Светили только фары идущей за нами машины; свет делался все ярче.
— Когда остановимся, глуши мотор и поставь машину на ручной тормоз. Но из кабины не выходи, держи руль.
— Ладно. — Молодец, он спокоен. То, что нам и требуется.
