И все же подлинной причиной ее успеха наверняка стал физический расцвет. Судя по восклицанию Сванни «Господи, как ты изменилась!», должно быть, в детстве она была заурядной, даже некрасивой, ничто не предвещало, что она превратится в такую красавицу. Наверное, метаморфоза, случившаяся где-то между пятнадцатью и шестнадцатью годами, застала ее врасплох, вынудила срочно переключаться на другую скорость, оценивать открывшиеся перед ней новые горизонты. Ум и красота — прочная основа, дающая надежды на лучшее будущее. На успешный старт.
И она стартовала.
Наверное, она воспользовалась открывшимися перед ней преимуществами и вышла на охоту, не без оснований ожидая, что поймает крупную добычу. Наверное, мечтала о сказочной свадьбе с ужасно богатым владельцем частного заповедника, где ей удалось бы разводить редких животных — экзотические, вымирающие виды. И время от времени позировать на обложках журналов, посвященных охране природы. По одну сторону — пожилой, но еще вполне симпатичный супруг. По другую — детеныш гепарда…
Но я знал по личному опыту: от себя не убежишь. Прошлое живет в тебе, оно в каждой твоей клеточке. Можно сказать, что потерял связь с родителями, можно уклончиво отвечать на вопросы Эммы Леру: «Каково было расти в Си-Пойнте?» Можно спрятаться в Локстоне, но рано или поздно прошлое тебя настигнет.
По-моему, Флеа ван Ярсвелд тоже это понимала. Я смутно угадывал в ней страх разоблачения; во всяком случае, что-то ее грызло, не давало ей покоя. Вот откуда агрессия и презрение к окружающим. Ее чувства я вполне понимал. Значит, надо отнестись к ней снисходительно. Приспособиться к ней. А может, предупредить Лоуренса Лериша? Флеа наверняка разобьет ему сердце.
Нет, не стоит. Первый закон Леммера.
27
…Следопыты также должны уметь по следу определять, чем занимается животное, чтобы заранее предвидеть и предсказывать его дальнейшие шаги.
Дороги в провинции Лимпопо гравийные, время от времени попадается участок, залитый гудроном; среди ночи движения практически нет. Фары «мерседеса» высвечивали участки жухлой травы на обочине, иногда деревья, коров, осликов, деревни, бедные поселения, погруженные в темноту. В кабине царило молчание, потому что ветеринарша спала.
Она заснула как-то незаметно. Потом рука вдруг упала вниз, и она встрепенулась: вытянула ноги под приборную панель, досадливо вздохнула, устроилась поудобнее. Голову положила на край сиденья Лоуренса.
Только однажды, когда мы свернули на юг, на дорогу R561, Лоуренс шепнул мне:
— Дядюшка, не могли бы вы достать кофе?
Стараясь не разбудить ее, я осторожно достал одну фляжку.
— Кружки вон там. — Лоуренс показал, где у него хранятся кружки, и бросил взгляд в зеркало заднего вида.
Я сунул руку в очередную емкость для хранения и нашел кружки.
— И вы себе налейте.
Я налил кофе, передал ему кружку. Он взял ее, робко покосился на Флеа и сказал:
— Представьте, как она устала. Неужели она едет с ними всю дорогу через Зимбабве?
— Наверное, — ответил я.
— Ну и поездочка…
Он был прав. Наверное, я предвзято к ней отнесся. Семьсот километров по Зимбабве с нелегальным грузом… Такая поездка кого угодно доведет до белого каления.
— Интересно, где дядюшка Дидерик ее нашел? — спросил Лоуренс. Потом снова посмотрел в зеркало, чуть притормозил, попробовал кофе — не слишком ли горячий — и снова посмотрел в зеркало заднего вида. — Почему он нас не обгоняет?
Я налил кофе во вторую кружку.
— Едет за нами с самого Олдейза. — Он по-прежнему говорил тихо, чтобы не разбудить Флеа. — Это сколько?
— Километров пятьдесят.
Раньше мы ехали по гравийной дороге, где обгон проблематичен, но сейчас под нами гудрон, и мы сбросили скорость — чуть больше семидесяти километров в час.
— Что он сейчас делает?
— Немного отстал.
— Тебе самому второе зеркало нужно? — Я показал на зеркало со своей стороны.
— Нет, дядюшка, можете пока настроить его под себя.
Я опустил стекло. С тех пор, как мы грузили носорогов, сильно похолодало. Я поправил зеркало, чтобы видеть дорогу за нами. Поток свежего воздуха разбудил Флеа.
— Что случилось? — спросила она, вытирая губы рукой.
Я закрыл окно.
— Поправляю зеркало.
Она села, потянулась, насколько позволяло тесное пространство, и провела пальцами по волосам.
— Кофе хотите? — предложил Лоуренс.
Она кивнула, потерла глаза, посмотрела на часы.
Я передал ей кружку и посмотрел назад в боковое зеркало. Позади, примерно в полукилометре от нас по-прежнему светили фары.
— Почему мы так медленно тащимся? — буркнула она.
Лоуренс понемногу прибавлял скорости.
— Зеркало поправляли, — ответил он.
Наши с ним взгляды встретились; он заговорщически подмигнул.
Машина сзади по-прежнему держала дистанцию. Это не обязательно что-то означало. Некоторые водители предпочитают ночью не идти на обгон; едут и едут за впереди идущей машиной, используя ее задние фонари как маяки.
Когда кружка наполовину опустела, Лоуренс спросил Флеа:
— Трудно было ехать через Зимбабве?
— А вы как думаете?
Он не позволил себя отвлечь.
— Как вы познакомились с дядюшкой Дидериком?
— Я его не знаю.
— Вот как?
— Зато я знаю Эрлихмана. — Она как будто пошла на уступку.
— Кто такой Эрлихман?
Флеа преувеличенно шумно вздохнула, показывая, что ее терпение на исходе, и спросила:
— Вы вообще знаете, откуда взялись носороги?
— В общих чертах.
— Эрлихман нашел их в Чете.
— Значит, это он раньше работал егерем в заповеднике?
— Да.