деревенька?

Но после похождений, приключений своих Ошвердас путь к родной деревеньке начисто позабыл. Он помнит лишь, что там, где раньше жил-поживал, всегда в летний день хорошо светило солнышко.

И он показал в сторону солнышка. И сеятель из лукошка Ошвердаса вынул, приподнял на широкой ладони, другою ладонью слегка подшлёпнул:

— Это тебе для прибавки ума!

Потом направил Ошвердаса головой в солнечную сторону:

— Сейчас увидишь и родную деревеньку!

Подшлёпнул ещё разок, и опять Ошвердас полетел-полетел да и плюхнулся в соломенную копну под окошками родной избы.

Отец, мать выбегают, бабушка выбегает, дивятся, глазам своим не верят, сомневаются:

— Ой! Вроде бы это наш сын, и вроде бы не сын…

А Ошвердас себя Ошвердасом уже не называет, он близким своим кричит:

— Сын я ваш! Конечно, сын! Только ростом стал повыше да ума у меня прибыло побольше… Запрягай, тятя, завтра утром лошадь, поедем вместе нашу пашенку пахать. Поедем вместе зерно для нового урожая рассевать. Настоящие-то богатыри — я теперь отлично знаю — только вот таким хорошим делом всё больше и занимаются!

Совсем рядышком жили бедняк Рахмет и богач Салим.

Но меж их дворами была глухая глинобитная стена, и соседи никогда не встречались.

Да и зачем было встречаться?

У Салима дом — полная чаша, дом — чуть ли не дворец, а у Рахмета — невзрачная лачуга. Салим просыпается, когда пожелает, а Рахмет встаёт ни свет ни заря.

Салим в тени сада на мягком ковре ещё только завтракает, а Рахмет уже наработался в знойном поле, и весь обед его там — всего лишь глоток воды да чёрствая лепёшка.

У богача Салима деньги к деньгам сами идут, а Рахмет, несмотря на своё трудолюбие, никогда в кошельке больше медной монетки и не держивал. Да если сказать правду, не было у Рахмета и того кошелька.

Ну а если так, то о чём же им было при встречах толковать? Совершенно не о чем! Вот они и не встречались, вот они и не разговаривали.

Но однажды вечером, когда Рахмет, взвалив на плечо мотыгу, шёл с поля усталый, калитка богатого дома скрипнула, распахнулась. Из-за калитки ласково прозвучал голос Салима:

— Что, сосед, не заходишь? Заглянул бы на чаёк!

Удивился Рахмет, даже мотыгу на землю опустил, но ответил с достоинством:

— Не захожу, потому что незваный… А вот теперь, если приглашаешь, то и зайду.

И отряхнул он полевую, рабочую пыль с обуви — и зашёл.

Салим быстренько ведёт его в садовую беседку, хлопает в ладоши, зовёт слуг, велит подавать душистый, со всякими сладостями чай.

Потом вежливо усаживает Рахмета напротив себя и тихонько, чуть не шёпотом говорит:

— Открой мне свою тайну!

— Какую тайну? — так и опешил вновь Рахмет. — У меня никаких тайн не водится. Вся моя жизнь, можно сказать, на виду. Почему ты решил, что у меня есть какая-то тайна?

— А вот почему… — говорит Салим. — Живу я, как ты знаешь, — в богатстве. У меня на пастбищах — табуны коней. У меня в кладовых — любого добра не пересчитать. Ем и пью я всё, что ни пожелается, одеваюсь и обуваюсь не хуже падишаха, — а вот покоя мне в моём собственном доме всё равно нет как нет… Вместе с богатством-то пришла в дом ко мне и целая куча родственников. Все они у меня вечно чего- то просят, все они вечно друг на друга всякую ерунду доносят, шумят, ссорятся. А пуще скандалят — моя жена, да мать жены, да тётка жены. Ничем на них не угодить, ничем не унять! Просыпаются с руганью, день проводят в ругани и засыпают, бранясь… А вот у тебя там, за стеной, на твоём небогатом дворе я каждый день только и слышу что песни да весёлый смех! В чём тут дело? Ведь у тебя тоже есть и жена, и, поди, мать жены — твоя тёща. А они — не ссорятся, а они не обижают, видно, и тебя… Так в чём же, ответь, ваша тайна счастливая?

Примолк Салим, пригорюнился, на Рахмета уставился во все глаза.

А тот поглядел на глинобитную стену, за которой находился его собственный двор, и плечами пожал.

— Этак вот сразу, — говорит, — я не могу ответить… Дай подумаю… Может, и вспомню, какой такой счастливый секрет прижился в моём доме.

Налил Рахмет себе полную чашку крепкого чая, стал думать, вспоминать. Салим тоже налил себе чашку чая, тоже стал пить-прихлёбывать, ждать ответа.

Выпил Рахмет одну чашку чая, выпил вторую чашку чая, винограда покушал, халвы покушал, а секрет вспомнить всё ещё не может.

Салим торопит:

— Ну что ж ты? Неужели про собственный дом не знаешь ничего?

— Как не знаю? Всё знаю! А вот секрета, на котором держится радость моей семьи, припомнить не могу. Наверное, всё выходит само собой, без особой причины…

Но вот когда Рахмет выпил крепкого чая третью чашку, когда он встал и начал уже откланиваться, то вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и воскликнул:

— Догадался! Вспомнил! Есть у нас в доме такой секрет!

— Говори скорей! Говори! — замахал руками Салим.

— Имеются у нас в доме две жемчужинки… Две совсем-совсем маленькие… Но наверняка они-то и дают нам счастье. Они-то и радуют всю мою семью и меня. Так радуют, что ты вот, уважаемый сосед, и слышишь через эту глухую стену весёлый наш смех!

— Всего лишь две? Всего лишь навсего две маленьких-премаленьких жемчужинки?! — так и подпрыгнул Салим и для верности переспросил: — А если у меня в доме их станет не две, а больше?

— Чем больше, тем лучше! — улыбнулся Рахмет, отвесил поклон ещё раз и пошёл отдыхать домой.

А Салим едва утра дождался. На рассвете, на заре, кинулся на базар. Обменял там у знакомого купца кошель золота на кошель крупных, белых жемчужин и, прибежав к себе обратно, кричит жене, кричит тётке жены, кричит своей тёще:

— Полно дрыхнуть! Выходите в сад! Расстилайте ковёр! Сейчас нам всем будет куда как весело!

Но жена, тётка жены и Салимова тёща лишь раскрыли глаза, так мигом и за ругань.

Причём бранят теперь не друг дружку, а самого Салима:

— Поднял нас в этакую рань!

Они ругаются, а Салим хохочет:

— Ничего! Стелите, стелите ковёр… Сейчас вы у меня всю ругань позабудете навек! Сейчас вы у меня станете добренькими, весёлыми, как птички!

Но только он высыпал из кошеля жемчужины на ковёр, так такой тут снова поднялся скандал, — хоть убегай! Жена выхватывает жемчужины у тётки, тётка выхватывает у тёщи, а тёща отнимает жемчужины у той и у другой.

«Перестарался я… Лишку насыпал жемчугов!» — подумал Салим.

Разнял он скандальниц с великим трудом, отнял всё обратно, — выдал теперь жене жемчужину одну-единственную, тётке тоже одну-единственную и тёще — одну.

«Вот теперь будет порядок! Вот теперь в моём доме наступит радость!»