был объективно невозможен. Я боялся того впечатления, которое заговор Верховного главнокомандующего произведет в армии и в стране.

Около 11 часов вечера со всеми документами в руках я был в заседании Временного правительства. Здесь было по моему предложению единогласно решено: 1) телеграфно предложить генералу Корнилову сдать верховное командование генералу Клембовскому, главнокомандующему Северным фронтом, и явиться безотлагательно в Петербург, 2) вручить мне особые полномочия для пресечения в самом корне подготовлявшегося переворота.

Все члены Временного правительства тут же предоставили свои портфели в мое распоряжение, оставаясь, однако, при исполнении своих текущих обязанностей. Только двое тут же окончательно порвали с Временным правительством: министр земледелия, лидер партии социалистов — революционеров В. М. Чернов, который вовсе ушел в отставку, и министр путей сообщения, член к. — д. партии П. П. Юренев, который решительно отказался отдавать какие бы то ни было распоряжения по линии железных дорог для приостановки передвижения войск по приказам генерала Корнилова.

Последнее заседание взорванного генералом Корниловым второго коалиционного состава Временного правительства кончилось около 1 часа ночи на 27 августа. Сейчас же по прямому проводу я послал генералу Корнилову предложение, сдав должность, явиться в Петербург. Еще оставалась надежда на то, что генерал подчинится и «конфликт» будет прекращен без непоправимого ущерба для страны. Исполнить повеление Временного правительства генерал Корнилов отказался и сейчас же разослал главнокомандующим на фронты и командующим Балтийским и Черноморским флотами телеграфное сообщение: он, Корнилов, не подчиняется требованию правительства сложить с себя звание Верховного главнокомандующего и предлагает главнокомандующим поддержать его.

С этой минуты генерал Корнилов и его соучастники оказались в состоянии открытого восстания против законной власти государства. Скрывать дальше страшную действительность от страны стало невозможным. 27 августа днем я обратился к населению с манифестом.

Генерал Корнилов сейчас же опубликовал составленный Завойко контрманифест. Это было то самое воззвание, которое еще 25 августа В. Львов увидел на столе у Завойко и взял с собой в Петербург. В последнюю минуту в начале этого документа было только приписано несколько бесстыдно — лживых слов: «Телеграмма министра — председателя за № 4163 (мое воззвание. — А. К.) в своей первой части является сплошной ложью: не я послал члена Государственной думы В. Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра — председателя. Тому свидетель член Государственной думы А. Аладьин. Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу отечества».

Эта приписка превратила действовавших из?за угла заговорщиков в жертву «правительственной провокации» и положила начало всей легенде о «моем предательстве» генерала Корнилова.

Должен сказать, что во время ликвидации бунта генералов я пережил два очень тяжких и трудных дня: 27 и 28 августа. В Петербурге началось величайшее смятение, почти паника. Никто ничего точно не знал. Двигавшиеся на Петербург полки генерала Крымова превращались в воображении обывателей в целые армии. В советских кругах, захваченных совершенно врасплох, сразу вспыхнули старые мартовские настроения — крайней подозрительности, недоверия к власти, боязни «контрреволюции». В офицерских организациях и в юнкерских кружках напряженно готовились к «боевым» действиям в момент появления авангарда генерала Крымова в предместьях Петербурга. А умеренные политические круги, втайне, а иногда и въявь сочувствующие Корнилову, мобилизовали все свои силы для того, чтобы оказать давление на Зимний дворец и заставить его пойти на компромисс, на соглашение с мятежниками.

Никогда! Этого никогда не будет. Правительство можно свергнуть вооруженной рукой; его отдельных представителей можно уничтожить физически, но Временное правительство, присягавшее довести страну до Учредительного собрания, от избранного им пути борьбы за Россию, за восстановление государства не отступит. Диктатура, откуда бы она ни пришла и кто бы ни стал ее главой, — это неизбежная гражданская война внутри, это еще более неизбежный сепаратный мир на фронте!

Часами мучили меня являвшиеся для переговоров сторонники «примирения» генерала Корнилова с Временным правительством. Сначала, когда положение было очень неясно, они скорее требовали, чем уговаривали. Потом, когда исход стал уже почти несомненным, они стали скорее умолять, чем уговаривать. Даже в самой узкой среде Временного правительства не было больше единства. В особенности я помню ночь на 28 августа, когда в огромных помещениях дворца я остался совершенно один. И министры, и ответственные политические деятели предпочитали на всякий случай быть подальше от «обреченного» места.

Как раз в эту ночь ко мне приходили из ВЦИКа съезда Советов предлагать коренной перелом всей политики Временного правительства. Объединенные, мол, вокруг правительства Советы, социалистические партии, включая и отрезвевших под отдаленный топот конницы Крымова большевиков, и прочие демократические организации должны спасти страну, взяв в свои руки власть… без буржуазии.

Никогда! Этого тоже никогда не будет, пока я остаюсь в составе Временного правительства. Россия должна сломить генеральское безумие национальным единением всех социально — творческих сил — сил и труда, и капитала! Отказ от всенародной, надпартийной власти — это тоже гражданская война внутри и неизбежный сепаратный мир на фронте.

Если бы у закулисных штатских и военных, сознательных и бессознательных, подстрекателей генерала Корнилова к перевороту сохранилась в их острой ненависти к Временному правительству — и в особенности ко мне — хоть доля государственного разума, они, по крайней мере, в самый момент открытого неповиновения Корнилова Временному правительству должны были призвать его немедленно к подчинению. Ведь они уже видели, — в особенности находившийся тогда в Петербурге генерал Алексеев, — ведь они же видели, что в момент предъявления мне ультиматума «армия» генерала Крымова была еще слишком далеко от Петербурга (в Луге, за 130 верст). Следовательно, главный шанс победы — удар врасплох — уже сброшен со счетов. Нелепые же и заведомо безнадежные со мной переговоры о «соглашении», о «примирении» только понапрасну задерживали неизбежную ликвидацию мятежной Ставки. В особенности, конечно, ободрительно подействовала на Ставку попытка союзных послов (Англии, Франции и Италии) заставить Временное правительство — верховную власть в государстве — примириться, найти почву для соглашения с восставшим на нее главнокомандующим. Очевидно, письмо, привезенное Аладьиным из Лондона, было выражением не только личных взглядов военного министра Британской империи!..

Собственно говоря, политически провал военной авантюры обнаружился сразу. Не только демократические, но и широкие либеральные круги вне Петербурга (и отчасти Москвы) решительно и сразу осудили попытку совершить государственный переворот. В своей собственной партии те столичные кадеты, которые были за диктатуру, оказались в ничтожном меньшинстве.

Таким образом, столичные, русские и иностранные тайные корниловцы ничего серьезного из себя не представляли. Задача правительства сводилась исключительно к тому, чтобы немедленно остановить продвижение к Петербургу войск «диктатора».

О том, что вместо вызванного Временным правительством корпуса идет против него целая «армия», имея во главе своей генерала Крымова и Дикую дивизию, нам в Петербурге не было ничего известно до утра 27 августа.

Впрочем, главные силы генерала Крымова стали эшелон за эшелоном подходить к Луге лишь к утру 28 августа. Здесь местными властями генералу Крымову был предъявлен мой телеграфный приказ изменить направление движения 3–го конного корпуса и направить его на фронт к Риге. Генерал Крымов категорически отказался подчиниться. Он заявил, что исполняет приказы только Верховного главнокомандующего. Отчисление от должности генерала Корнилова для него тоже не обязательно, пока он не получит прямого тому подтверждения со стороны нового Верховного главнокомандующего, если таковой будет. А пока… генерал Крымов объявил местным властям, что с утра 29 августа он силой будет пробиваться к Петербургу «в походном строю», если к этому времени не будет восстановлен разобранный по приказу товарища министра путей сообщения железнодорожный путь.

Как я уже писал, весь план похода на Петербург был построен на детском расчете: действовать против Временного правительства, убеждая полки, что корпус идет на помощь Временному правительству против большевиков. 28–29 августа этот обман генерала Корнилова строевые казаки обнаружили. Из