начальников, разгромы военно — революционных судов.

В приказе по армии от 1 сентября — т. е. изданном на другой день после явки генерала Крымова в Петербург и составленном новым начальником штаба Верховного главнокомандующего генералом Алексеевым — дается его пером — пером одного из главнейших закулисных вдохновителей заговора — жестокая картина мгновенного возвращения армии к мартовской анархии.

Одним словом, шесть месяцев борьбы за восстановление боеспособности армии пошли прахом. Всякий офицер в глазах солдатчины стал «корниловцем», т. е. реакционером. Дисциплина исчезла. Во всех полках как грибы стали расти большевистские организации, захватывающие в свои руки комитеты.

Самому генералу Корнилову в Могилеве грозила жестокая расправа. В самочинном порядке организованные и вооруженные отряды двигались с разных сторон на Ставку.

Еще 28 августа, в самый трудный день восстания генерала Корнилова, я предложил генералу Алексееву немедленно вступить в должность Верховного главнокомандующего.

Связанный с заговорщиками, генерал Алексеев, естественно, хотел сохранить за собой свободу действий. Поэтому он просил у меня несколько дней на «ознакомление с положением дел в армии». Но время шло слишком быстро. Не прошло и суток, как нам нужно было думать не только об армии, но еще и о бескровной ликвидации генерала Корнилова в Ставке. Я знал, что лишь генерал Алексеев, благодаря своей близости к заговорщикам, мог успешно выполнить задачу безболезненной передачи верховного командования из рук генерала Корнилова в новые руки.

Помню, как 30 августа утром, взяв с собой только В. В. Вырубова, я приехал в одну частную квартиру (генерала, тоже участника заговора), где генерал Алексеев остановился. Тогда он относился ко мне уже с нескрываемой ненавистью. Всегда замкнутый и сдержанный, он на этот раз не выдержал, потерял самообладание и начал просто кричать на меня, выливая все накипавшее за полгода негодование и всю горечь за неудачу заговора в Ставке. Но мне он был нужен во что бы то ни стало. Поэтому я не останавливал его. И действительно, крик облегчил его душу и переломил в нем настроение.

Когда он замолк, я спросил:

— Ну, теперь, генерал, вы согласны?

Он согласился принять должность, но только начальника штаба Верховного главнокомандующего, настаивая на том, чтобы генерала Корнилова заменил лично я. Так и было сделано[106].

2 сентября главный вдохновитель заговора собственными руками арестовал главного физического исполнителя своих же планов, генерала Корнилова, со всеми ближайшими его соучастниками. Лицо совершенно достоверное из бывших тогда при генерале Алексееве рассказывало мне потом, как волновался новый начальник штаба, входя в кабинет к генералу Корнилову. Генерал Алексеев не знал, что сделает генерал Корнилов, ибо, выйдя из своего кабинета, преданный суду бывший Верховный главнокомандующий мог потребовать одновременно с собой ареста и генерала Алексеева. Этого не случилось. Генерал Корнилов отдал свое оружие и вместе со своими ближайшими по заговору сотрудниками был взят генералом Алексеевым под стражу.

Такой мирный конец заговора сохранил в полной неприкосновенности весь сложный аппарат Главной квартиры (Ставки) — этого не только мозга, но и сердца армии.

Теперь можно было вплотную заняться залечиванием ее свежих, кровоточащих ран. Но снова восстановить в армии, после генерала Корнилова, хотя бы некоторый порядок стало задачей просто невозможной. Надо было армию поскорее распускать, демобилизовать.

Наступающая осень, заключавшая сезон военных операций 1917 года, облегчала нам эту задачу. И когда после кратковременного (до 12 сентября) пребывания в Ставке генерала Алексеева начальником штаба Верховного главнокомандующего был назначен генерал Духонин, генерал — квартирмейстером генерал Дидерихс (недавний начальник штаба генерала Крымова), они приступили в спешном порядке к выработке плана коренной реорганизации армии с чрезвычайным сокращением ее состава.

Скоро страницы всех советских казенных газет будут посвящены «блестящим» достижениям большевистской диктатуры: исполняется 15 лет со дня ленинского переворота.

Мы все знаем, что творится в России и каковы действительные итоги юбилейного года большевистской политической и социальной, невиданной еще в истории Европы реакции.

Именно на фоне московских юбилейных песнопений мне хочется, в самом сжатом очерке, напомнить о времени, когда над Россией загоралось пламя равной для всех свободы.

Если бы за эти 15 с лишком лет, прошедших после падения монархии, Россия уже создала себе на прочных основах новое свободное государство, то короткий период Временного правительства мы могли бы уже рассматривать только исторически. Так, однако, не случилось: здоровый процесс перерождения полусамодержавной России в современное демократическое государство был в самом начале прерван большевистским октябрьским реакционным переворотом.

Февраль, как символ народовластия, вычеркнут как будто из истории России. Но это только так кажется людям слабым или близоруким. Как в Англии Великая хартия[107] , после всех испытаний истории, осталась в основе нынешнего английского народовластия; как во Франции[108] коренные принципы гражданской свободы, провозглашенные в 1789 году, преодолели и якобинизм[109], и бонапартизм[110], и реставрацию [111], так и России суждено судьбой вернуться к основным началам Февраля, суждено воссоздать свою национальную государственность на основах народовластия.

Между царизмом и большевизмом есть одна магическая точка — свобода, к которой, рано или поздно, как к своему центру, притянутся все творческие силы государства.

Чем на более долгий срок затягиваются несчастные, безнадежные попытки найти жизнеспособные формы для большевистской диктатуры — военный коммунизм, нэп, пятилетка, тем очевиднее становится всякому объективному наблюдателю, что диктатура партийной олигархии неизбежно будет преодолена или взорвана.

Тот, кто не только видит, но и чувствует русскую трагедию, тот знает: чем дольше длится большевистское самовластие, тем живее, тем притягательнее для российского гражданина, находящегося под пятой Сталина, становится идея свободы, та самая идея, в которой была вся сила, весь смысл, весь пафос Февральской революции. Вот почему, несмотря на протекшие со времени ленинской контрреволюции 15 лет, каждый человек, интересующийся судьбами России и ее будущим, должен дать себе отчет в основных линиях политики Временного правительства — того правительства, которое восемь месяцев революции — и единственный раз в истории России — выражало в своих действиях свободное организованное общественное мнение страны и опиралось только на него.

Взвешивая ныне спокойно и на некотором расстоянии времени наш опыт создания последовательно демократического государства в условиях продолжающейся войны на истощение, нельзя не прийти к заключению, что именно война, и только война, со всеми ее разрушительными материальными и психологическими последствиями, оборвала естественное развитие народной демократической революции и вернула Россию на столетие вспять, ко временам нового крепостничества, нового Средневековья.

Наблюдая нынешние политические срывы давно уже замиренной Европы, особенно остро понимаешь всю нелепость иностранных и даже иногда эмигрантских утверждений: большевизм явился следствием неспособности варварской, азиатской природы русского человека приспособиться к основам европейской культурной государственности.

Я знаю, что не только иностранцы, но и большинство россиян, по обе стороны рубежа, знакомы с историей Февральской революции и с деятельностью ее правительства почти исключительно, по памфлетам защитников правой или левой диктатуры или по рассказам сторонников павшей монархии. Еще и сейчас вся русская печать питается легендами, враждебными Февралю и его правительству. Репертуар