стилизацию.
Горе у меня: больна Анна Андреевна. Думают — брюшняк. Все свободные минуты я у нее. И сейчас к ней иду дежурить ночью.
Страх за нее — это почти основное содержание моей жизни.
Она хочет после Мандельштама иметь следующим мужем Ахматову, но уже распорядиться им (ею) с умом.
Ночь за ночью я проводила у нее, буквально дрожа от страха. Этот проклятый попетач принимали за брюшняк. Ее чуть не уволокли в инфекционное отделение и едва не обрили.
Больше всего я боюсь ее отношения к жизни: она уверена, что умрет. А это очень страшно.
Потом, правда, Ахматову перевели в правительственную больницу…
Сейчас она в больнице — в лучших по Ташкенту условиях. Койка правительственная в инфекционном бараке. Одна в палате. Кормят хорошо. У нее здесь завелась достаточно противная подруга — киноактриса Раневская. Ей носят все, чего ей не хватает. Меня она просила воздержаться от посещений — и я пока выдерживаю характер и не хожу.
Совершенно лагерный характер отношений — ревность.
Просила не навещать ее, как мы помним — потому что боялась показать номенклатурным соседям «городскую сумасшедшую».
Анна Андреевна в больнице. Как я вам писала, я туда не хожу. Очевидно, так нужно, но это ужасно.
Н.Я. написала записочку — «Ануш! Очень хочу Вас видеть»… — но ответа не последовало, ни письменного, ни устного. Очень, очень NN бережет А.А. И это мне неприятно.
NN — это так Чуковская зашифровала Ахматову. Мол, бережет сама себя.
После больницы Надежду Яковлевну снова приблизили.
Что до Анны — она оправилась от брюшняка, сейчас в больнице санаторного типа. Второй раз за полугодие. Плохо с сердцем. Вокруг каша. Какие-то мелодрамы. Завелась новая подруга — Ф. Г. Раневская. Роль — интриганка. Ссорит со всеми. Зато стихи — чудные. Таких еще не было. Недавно было письмо от Левы. Первое за всю войну. Муж Анны Андреевны — он врач-профессор — в Ленинграде. Она тоскует.
Надежда Яковлевна слишком хорошо знает, кто муж и кто не муж. Но пишет письма так, будто они через лагерную цензуру проходят и цензор — сама Анна Андреевна.
1943 год.
С А.А. отношения налаживаются не очень хорошо. Она сильно изменилась. Выступило чужое — дамское, я бы сказала. Впрочем, внешне все безоблачно и прелестно. А на деле орех с червоточинкой. Добавляет — все-таки себя-то хочется любить: Она бы очень удивилась, если б узнала, что я так говорю. Ей-то кажется, что все хорошо.
«Ей» это абсолютно все равно.
С тифом кончено. Она его выдержала. Я жаловалась вам главным образом на баб, которые ее обсели со всех сторон и чешут ей пятки, что она очень любит. Создается дурацкая и фальшивая атмосфера, а во время болезни — прямой кавардак. Я с ней после болезни даже поругивалась.
Как было страшно, когда Анна Андреевна болела тифом. И сейчас страшно, хотя она цветет, хорошеет и совершенно бесстыдно молодеет.
Письмо Н. А. Вишневской.
Анну Андреевну вижу довольно часто. Забегаю к ней. Она сильно похудела после болезни, но все так же удивительно хороша. Привязалась я к ней ужасно.
Мне хорошо с Анной Андреевной. В каждую свободную минутку — я у нее. Она становится светлее, яснее, моложе и красивей с каждым днем.
Живет в маленькой своей комнатке с одной молоденькой журналисткой.
Вокруг нее атмосфера неприятная. Держусь в стороне. Стараюсь приходить, когда нет обожательниц.
Анна должна скоро переменить комнату. Я счастлива, когда я с ней.
Живу на две семьи — Женя с мамой и Анна Андреевна.
У Анны Андреевны снабжение, на которое мы обе живем, да еще подкармливаем всех, кто к нам заходит.
Я работаю, хозяйничаю и по ночам болтаю с Анной Андреевной. Она иначе вас не называет, как «наш общий муж».
Дорогой Николай Иванович, с визгом и восторгом прочла вашу открытку и плясала вместе с Анной Андреевной. Мы вас часто вспоминаем, и вообще более преданных подружек, чем мы с ней, не бывает на свете. Нам хорошо вместе.
