Ахматова говорила о нем всегда весело и уважительно — взяла на себя такой тон мужественной маленькой женщины — считала его очень влиятельной на Западе фигурой, уверяла, правда, посмеиваясь — для правдоподобия — что «Таормина и мантия», то есть итальянская литературная премия и оксфордское почетное докторство, «его рук дело» и «что он сейчас о «нобелевке» хлопочет» для нее, хотя при встрече с нею в 1965 году и в позднейших воспоминаниях он это начисто отрицал.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 144

Что может быть оскорбительнее! Это все видели и знали — и все проглатывали. Она несла эту белиберду перед всеми — и никто не посмеялся — никто даже не пожалел ее! Все продолжали считать более достойным называть порядочного человека «тем господином», а ее — сердцеедкой. Никто даже в шутку не одернул ее: да полно, Анна Андреевна, было-то там что? что уж вы так распаляетесь-то?

В разговоре она часто называла его иронически-почтительно «лорд», реже «сэр»: за заслуги перед Англией король даровал ему дворянский титул. «Сэр Исайя — лучший causeur (собеседник) Европы, — сказала она однажды. — Черчилль любит приглашать его к обеду». Она подарила мне фляжку, которую он на прощание подарил ей: английскую солдатскую фляжку для бренди.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 145

Найман ее не щадит! Как Иосиф Бродский — говорит все, но велит интерпретировать в смысле «величия и муки».

Оскорбительный в своей бессмыслице подарок! Она что, была мужчиной? Ветераном? Маршалом союзных войск? Военным историком? Двенадцатилетним мальчиком? Школьным учителем истории? У него было сто возможностей сделать ей подарок со значением — любым. Он сделал бессмысленный: от слов «без смысла». Что еще он мог? Не мог же он кричать на каждом углу: «Не домогался я ее! Не метал ей ничего под ноги! Не стоял перед выбором, становиться ли ей милым мужем или нет!» Он надеялся, что это и так понятно. К сожалению, восторжествовали ее беспардонные наветы. Женщин на дуэли не вызывают, и Ахматова продолжала безнаказанно измазывать его воображаемыми диалогами: «Мне больно от твоего лица» и пр. И встретившись впервые с Берлиным, Иосиф Бродский, как загипнотизированный, тоже не промолчал деликатно — мол, поди узнай, спрашивал ли, дрожа от страсти, его об Ахматовой Берлин при этом знакомстве, не принял благородную позу доктора, сохраняющего врачебную тайну о делириумах его подопечной (к сожалению, не старческих — навешивала она на людей то, что считала выгодным для себя — с молодости). Бродский подарил истории никогда не звучавшую фразу Берлина. Берлин опять заверещал, как ужаленный, — но кто его услышал? Зато включите телевизор — и скорбные известия о гостях из будущего, виновниках холодной войны и рыцарях неувядаемой обольстительницы польются на вас, непререкаемые и лживые, как партийные директивы. Каждому досталось то время, которое он заслужил.

А для моего поколения безнадежно устаревшим казался культ «дамы», душевных переживаний, возникших от случайной встречи, «друга первый взгляд» и те полуотношения, которые культивировались женщинами на десяток лет постарше меня.

Честно говоря, я не верю в любовь без постели и не раз шокировала Ахматову прямым вопросом: «А он вас просил переспать с ним?»

Надежда МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 119

Дневники Марии Башкирцевой — аналогия жизненных устремлений Анны Ахматовой. Только там шестнадцатилетняя девочка мечтает о славе от полноты жизни, как Наташа Ростова хочет летать, пробует и проявляет свой талант в живописи, в пении, в литературе — и умирает в двадцать четыре года.

А Ахматова забыла, когда ей надо умереть, — подпишусь, пока не поздно, под этой строчкой добровольно.

Господи! Дай мне герцога Г. (детское увлечение герцогом Гамильтоном, которого Муся видела только на улице), я буду любить его и сделаю его счастливым, и сама я буду счастлива и буду помогать бедным! Грешно думать, что можно купить милость Бога добрыми делами, но я не знаю, как это выразить.

Мария БАШКИРЦЕВА. Дневник. Стр. 13

Ахматова считала, что для нее милость Бога уже куплена — величием ее личности.

«Леди Анна» — вот слова ее мечты, казавшейся совсем реальной, ведь между нею и воплощением стоял всего лишь один обычный человек — самая пустяшная для Анны Андреевны вещь — и эта доступность, достижимость мечты заставляла ее вскакивать по ночам, заставляла хвататься за перо.

Не занятое воображение женщины бесконечно переговаривает в уме воображаемые диалоги — все страстнее, все закрученнее, все нестерпимее — литературная мастурбация. Причем не от избытка темперамента, в дополнение, а — вместо.

Воображаемый диалог Ахматовой с Берлиным, написанный на склоне лет.

Гость: Я хочу быть твоей последней бедой… Я больше никому не скажу те слова, которые я скажу тебе.

Начиная вчитываться в этот диалог, перечитайте воспоминания г-на Берлина — насколько возможно было в их литературоведческом разговоре пожелание «быть твоей последней бедой», или это брутальное и настойчивое «я хочу».

X: Нет, ты повторишь их много раз и даже мое самое любимое: (в выдуманных разговорах у нее есть любимые — выдуманные ею его страстные слова):

«Что же вы наделали — как же я теперь буду жить?» (такую фразу трудно запомнить и сделать ее любимой — она слишком патетична и слишком ни о чем).

Гость: Как, даже это?..

X: Не только это — и про лицо: «Я никогда не женюсь, потому что могу влюбиться в женщину только тогда, когда мне больно от ее лица…»

Анна АХМАТОВА. Т. 3. Стр. 334

Ахматова искренне полагает, что «больно» может быть только от ее лица, а влюбиться в какую-то другую женщину — практически невозможно.

Когда в текст лирического повествования выносят категории женится — не женится и авторше под семьдесят… Линия «никогда не женюсь» — «женщина» — «больно» — «больно от ее лица» — эта линия ведет непосредственно к оргазму.

На этой ноте можно бы было повествование о романе с Берлиным и закончить, если бы Ахматова с обстоятельностью маньяка не хотела бы использовать все возможности для мифотворчества, которые ей предоставило в этом смысле действительное судьбоносное знакомство с Берлиным.

Одним из примеров idees fixes была ее непоколебимая убежденность в том, что наша встреча имела серьезные исторические последствия.

Исайя БЕРЛИН. Встречи с русскими писателями. Стр. 457

В Оксфорде летом 1965 года. После вручения докторской мантии Ахматова рассказывала И. Берлину, как 6 января, на следующий день после его прощального визита в Фонтанный Дом, в потолок ее комнаты

Вы читаете Анти-Ахматова
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату