угадать настоящее имя ирландца.

— У меня есть волшебные способности? Я способна угадывать?

Лилиан звонко расхохоталась.

— Это моих рук дело.

Лилиан на мгновение забыла о том, в сколь трудном положении оказалась. Ей нравилось строить предположения.

— Я нашептываю на ухо мысли и слова, намекаю…

Марина одновременно пожалела о двух вещах: что она не ясновидящая и что Патрик подчиняется слабому голоску феи.

— Вот как? Значит, Патрик целовал меня, потому что ты так велела?

Лилиан отрицательно покачала головой. Действительность оказалась более прозаичной.

— Меня там не было, хотя я и могла бы быть, чтобы все взять в свои руки. Патрик встретил тебя, потому что Анхела по «мессенджеру» сообщила ему о своем прилете, — и добавила без сочувствия: — Не обманывайся, он целовал Анхелу.

Марина чувствовала себя несчастной всякий раз, когда ее сравнивали с сестрой, но ее тешила мысль о том, что целовали-то ее (между прочим) под маской Анхелы, а вовсе не умирающую Анхелу.

В конце концов, это было самое главное. Ясно, что когда-то какой-нибудь философ уже размышлял над этим, а именно — над разницей между намерениями, желаниями и скучной реальностью. Лично ей не хватало лишь одной мелочи.

— Как мне встретиться с ним?

Лилиан изящно пожала плечами.

— Я не знаю, где он живет.

Марина рассердилась.

— Разве ты не фея? Ты должна знать. Ты мне только что сказала, что он подключен к «мессенджеру» Анхелы.

И тут ее осенило. Ведь это поможет ей найти Патрика!

— Я подключусь к «мессенджеру» Анхелы и найду его!

Лилиан оборвала ее:

— Не кричи, а то нас услышат. Знай, мы, феи, не вмешиваемся в дела людей. Нам вредны города: дым машин, отопление, кондиционированный воздух. От вашего загрязнения у нас изнашиваются крылья, и мы теряем способность летать.

Марина многозначительно посмотрела на порошок, покрывавший прозрачные крылья феи, и поняла, в чем дело.

— Разве ты не фея Анхелы?

Лилиан чуть покраснела. Эта дерзкая девица смеет упрекать ее?

— Анхела… как бы это тебе сказать, нечто особенное. Для нее я сделала много такого, чего другие феи не стали бы.

Марина заволновалась. Лилиан призналась в преданности Анхеле. Не оставалось сомнений, она любила ее и страдала из-за нее.

— Ладно, я поступлю так, как ты мне скажешь, но я не очень владею английским.

Лилиан это было известно.

— Знаю. Я хотела околдовать тебя, но у меня не получилось.

Марина покосилась на фею.

— Каким образом?

Лилиан повторяла одно и то же.

— Ты не поддаешься моим чарам.

Даже в этом Марине не везло. Ее даже околдовать было невозможно! Но, несмотря на всю драматичность, эта мысль показалась ей чудесной.

— Хочешь сказать, что я в один присест выучу английский, если меня околдовать?

— Ты обретешь дар. Твои умственные способности станут восприимчивы к основным языкам мира. Мы, феи, обладаем этим даром. Как бы я, черт подери, могла разговаривать с тобой?

Марина была восхищена.

— Но это… это ведь невероятно! А математика?

Лилиан заставила себя упрашивать.

— Ну, это логически-дедуктивно-аналитическое мышление. В этом мы тоже можем помочь, но лучше всего нам удается музыка.

Марина воскликнула.

— Я смогу играть на гитаре?

Лилиан сморщила носик.

— На гитаре? Почему на гитаре? Гораздо правильнее играть на скрипке или арфе.

Марина поняла, что у нее примитивно-фольклорные вкусы. Как твердила ее мать: «Одевай обезьяну хоть в шелка, она все равно останется обезьяной». Изящество — удел Анхелы. Как бы то ни было, Марине не хотелось злоупотреблять расположением Лилиан. Ее мать, которая очень любила высокий стиль, также говорила, что «Жадность фраера погубит».

— Мне хватит дара в математике и языках.

Однако Лилиан решила умерить ее аппетит.

— Дара к языкам более чем достаточно.

Марина смирилась — а то можно вообще остаться без ничего!

Лилиан взмахнула крылышками — раз, два, достала крохотную иголочку, которую прятала под жалкой электрической лампочкой в сорок ватт, висевшей на потолке, и произнесла какие-то непонятные слова.

Марина закрыла глаза, ожидая, что почувствует укол, неожиданный жар, мысленное озарение и нечто сверхъестественное, что хотя бы отдаленно отдавало волшебством. Но ничего такого не произошло. Она открыла глаза и взглянула на фею, а та, в свою очередь, с удивлением посмотрела на нее.

Лилиан жестом велела Марине приоткрыть дверь — в маленькую комнату влетели несколько отрывочных, непонятных фраз, произнесенных миссис Хиггинс и ее постояльцами.

— Ты понимаешь, о чем они говорят?

— Нет.

Лилиан вздрогнула и велела ей закрыть дверь.

— Что-то происходит…

— Что именно?

Как раз в это мгновение что-то глухо ударилось в оконное стекло. Обе умолкли и насторожились. Шум повторился снова, затем еще раз.

Барабанили в окно. Кто-то бросал в него камушками. Кто это мог быть? Несомненно, какой-то упрямец.

Марина осторожно, чтобы ее не заметили, выглянула в окно.

Это он! Странный тип!

— Это тот, надоедливый, из самолета!

— Отделайся от него, он нам не нужен, — прошептала Лилиан.

Марина полностью согласилась с феей. Она открыла окно настежь и оказалась лицом к лицу с непрошеным гостем.

— Что тебе?

Увидев ее, Цицерон улыбнулся.

— Не желаешь прогуляться?

— Нам запрещено выходить после десяти.

— Ты можешь вылезти через окно, как я.

Марина сделала вид, что возмущена, но эта идея ей понравилась. С пятого этажа их квартиры в Сант-Фелиу такой шаг был бы безрассудным, однако в Дублине ее окно находилось на уровне улицы. Но она не стала ни с кем делиться своими мыслями.