стены новых городов. Наполнились людьми села и деревни. Подросли юноши, укрепившие своей молодой силой русское войско.

Уже начали с тревогой доносить хану соглядатаи-баскаки, что в русских городах стало много непокорных, что русские забыли страх перед ханским именем и смотрят дерзко.

Так и было: на Руси появились горячие головы, готовые мечом разговаривать с Ордой.

Но Александр Ярославич понимал, что еще не время подниматься на открытый бой, что завоеватели сильны, а у него нет пока могучего воинства, которое могло бы остановить бесчисленные орды.

Великий князь ждал, смиряя нетерпеливых, храня в тайне свои думы даже от самых близких людей. Мучился от непониманья, от несправедливой народной молвы, упрекавшей его за покорность хану, но никому не доверял сокровенного. Если б мог каждому объяснить, что ждет он своего часа! Великое нелегко строить, а погубить — легче легкого. Храм, который поднимется до облаков, начинают с первого камня, заложенного в основание стены. Пока не возведены стены, рано думать о куполе. А здание единой Руси еще только начато, еще только строительные леса поднялись над многострадальной землей, и достаточно сильного порыва ветра из степей, чтобы обрушить их…

Занозами сидели в русских городах иноязычные и иноверные купцы-бесермены, которые откупили у великого монгольского хана дани с Руси и творили насилия ханским именем. С них решил начать Александр Ярославич, когда придет время.

На десятый год его великого княженья время пришло.

Нарушилось единство державы великого монгольского хана. Из своей столицы, степного Каракорума, великий хан не смог удержать власть над дальними улусами. Хан Берке, младший брат и преемник Батыя на престоле волжской Золотой Орды, стал самостоятельным государем. Не нужны были ему на Руси купцы- бесермены, отвозившие дань в ставку великого хана. И Александр Ярославич понял, что пришел час для изгнания этих бесерменов из русских городов — защиты хана Берке они не получат!

В лето шесть тысяч семьсот шестидесятое[43] загудели набатные колокола во Владимире, Суздале, в Ростове Великом, Ярославле, в Угличе-Поле и в иных русских градах. Поднялись вечем, как не раз бывало в старину, горожане земли Русской, разбили дворы ненавистных бесерменов, вышвырнули их за городские ворота, а над самыми злыми свершили праведную месть.

Тревожными были дни после этого. На загнанных конях, до бровей забрызганные осенней грязью, прискакали в стольный Владимир удельные князья. Не передохнув, не переодевшись в чистое, спешили на великокняжеский двор. И у всех был один вопрос к великому князю: «Как ответит Орда?.. Не обрушит ли на Русь новую «Неврюеву рать»?[44]

Кое-где по волостям, по селам бояре начали собирать смердов в полки. Застучали в городах топоры плотников, подновлявших башни и крепостные стены. Самые боязливые уже вязали в узлы заживьё, готовясь схорониться от татарской рати в лесах.

Тогда-то и отправился Александр Ярославич в последний раз в Орду к хану Берке. Многие подумали, что он поехал отмаливать вину за изгнание бесерменов. Но великий князь не верил в карательный ордынский поход. Ни к чему Берке мстить за данщиков великого хана! А если бы и захотел хан Золотой Орды послать войско на Русь, то не скоро смог бы это сделать. Верные люди принесли известие, что началась у Берке распря с Хулагу, ханом персидского улуса. Не поделили два потомка Чингисхана тучные пастбища и богатые города Закавказья, готовились скрестить сабли за обладанье ими. Не до Руси было хану Берке…

Другую беду нужно было отвести от русских земель. Хан Берке собирал ратников со всех подвластных народов для войны, и на Русь прискакал ханский гонец с ярлыком.

Долго на этот раз пришлось задержаться Александру Ярославичу в Орде. Берке никак не соглашался освободить Русь от налога кровью. Не помогали ни уговоры, ни богатые подарки.

Тогда Александр Ярославич решил столкнуть лбами двух злейших врагов Руси — Орду и папскую курию. В вечерней беседе намекнул хану Берке, что тревожится о западной границе, что немецкие рыцари только и ждут, когда русское войско уйдет на юг, чтобы захватить русскую землю. Тогда-де придется Руси посылать дани не в Орду, а в западные страны…

Хан Берке забеспокоился, обещал подумать. Но отпустил Александра Ярославича из Орды только поздней осенью, когда возвратились посланные им соглядатаи и подтвердили, что действительно сын великого князя с большим войском воюет на западных рубежах…

Еще в Орде настигла великого князя злая болезнь — лихорадка. С великими трудами добрался он до первого русского города — Нижнего Новгорода, стоявшего на устье реки Оки.

В Нижнем Новгороде больного князя выпарили в баньке — много недель не было такой благодати! — и отслужили молебен о здравии, напоили целебным настоем из семи лесных трав. Вроде бы полегчало.

Александр Ярославич велел ехать дальше: дела не ждут, время тревожное.

Но довезли его только до близлежащего Городца…

И вот теперь Александр Ярославич Невский умирал, и не было у его смертного одра ни сыновей, ни братьев. Только старый воевода Иван Федорович, что служил верно еще отцу его, блаженной памяти великому князю Ярославу Всеволодовичу, был рядом…

Александр Ярославич умел предугадывать будущее и радовался, когда сбывалось то, что он загадал, когда друзья и враги поступали так, как он ждал. Но в смертный час чудесный дар предвиденья тяготил его больше всего. Александр Ярославич видел будущие бедствия родной земли, которые он уже не в силах предотвратить.

Не укрепился еще на Руси новый порядок передачи власти и великого княженья от отца к сыну. На пути его наследников к стольному Владимиру стояли братья — Андрей, Ярослав и Василий Ярославичи, правители Суздаля, Твери и Костромы. Не миновать Руси новой усобицы! Андрей был старше, а Ярослав — сильней. Оба будут спорить за великое княженье, первый по праву старейшинства, второй — по праву силы. А смирить их — некому. Молодые еще сыновья… Не под силу им бремя власти… Что напутствовать им? Что присоветовать?..

Александр Ярославич застонал, с трудом повернул голову. К изголовью больного склонился воевода Иван Федорович. По морщинистым щекам воеводы катились крупные слезы, седая борода всклокочена. Воевода заботливо поправил подушку, обтер платком вспотевший лоб князя:

— Спи, княже… Бог милостив, выздоровеешь… Помнишь, в молодости твоей злее недуг был, а — обошлось… Спи… — замолчал, встретив суровый взгляд Александра Ярославича.

Великий князь заговорил тихо, едва слышно, но твердо:

— Слушай и запоминай мое слово последнее, Иван. Понесешь это слово сыну Дмитрию в Новгород… Годы наступают черные. Вижу много крови впереди. Чтоб кровь его не коснулась, пусть так деет…

Александр Ярославич помолчал, собираясь с силами, потом заговорил снова:

— …Пусть так деет: о великом княженье с дядьями спорить пока рано, не под силу ему… Пусть крепит отчину свою, град Переяславль… Пусть Новгород ему союзником будет… Скажи ему, Иван, чтобы склонял Новгород к союзу не лаской, не посулами, а мечом, против немцев обнаженным… Только это своенравным новгородцам нужно, остальное сами все имеют… Пусть собирает вокруг себя людей верных, таких, каким ты был мне, Иван… Пусть хану не верит, не приводит его рати на родную землю… Передай сыну Дмитрию: только его вижу преемником своим, над Русью вставшим… В Василия[45] не верю, ненадежен он и слаб для власти… Дмитрию завещаю верность твою, не Василию…

Иван Федорович зашептал, склонившись в поясном поклоне:

— Все исполню, как велишь, господин Александр Ярославич…

— Похорон моих не жди, спеши в Новгород, к сыну… Помоги ему, ибо некому, кроме тебя, разделить с ним тяжесть княжеских дел…

— Все исполню, господин…

— Позови людей… Проститься хочу…

Горницу заполнили бояре, воеводы, дружинники.

— Хорошо-то как… Будто в стане воинском… — прошептал холодеющими губами великий князь.

Был год от сотворения мира шесть тысяч семьсот семьдесят первый, [46] а месяц был ноябрь, а день тот печальный был четырнадцатым по счету…