оборонять, сдадут, без боя! Вы со своим богатством отъедете, а нам куда деваться? Дворы-то на себе не унесешь!

Успокаивая спорщиков, заговорили воеводы. По их речам выходило, что и отдавать Владимир татарам нельзя (расползутся татары по всей Руси, насквозь все пограбят!), и в осаде сидеть вроде бы опасно (перед пороками Батыевыми стены бессильны, погибнет войско и великий князь, а тогда — конечная погибель!). Об одном даже не заикнулись воеводы — о битве в поле. Слишком свежими были воспоминания о коломенском побоище, искать счастья в прямом бою не хотел никто. Воеводы лучше других знали, как мало осталось здесь, под рукой, обученных ратников. Только-только стены оборонить…

Смутили воеводские речи городских мужей, без прежней горячности выкрикивали они укоризны боярам. Ждуще смотрели на великого князя Юрия Всеволодовича, но тот будто и не слышал воеводских хитроумных отговорок, смотрел поверх голов…

Еще не сказано было слово, к которому великий князь мог бы присоединить свой решающий голос, а потому вмешиваться ему — преждевременно…

Юрий Всеволодович незаметно кивнул большому воеводе Петру Ослядюковичу (заранее с ним ничего не обговаривал, но на мудрость старого воина надеялся крепко!). Петр Ослядюкович тут же выступил вперед:

— Пусть останутся в городе все дружинники. Пусть все посадские люди возьмутся за оружие. А чтобы бились они крепко, пусть будут в городе княгиня великая и молодые князья. Самому же великому князю сидеть в осаде не с руки. Лучше пусть встанет неподалеку в крепком месте, собирает войско. Так думаю: татары, ведая его с войском за своей спиной, приступать к граду будут с оглядкой…

— А крепкое место есть! — заторопился боярин Ондрей Федорович. — Суздаль — чего уж лучше?

Загибая короткие, поросшие рыжими волосами пальцы, боярин перечислял твердыни Суздаля:

— Вал насыпной в пять сажен, а при нем ров в четыре сажени с лишком. Стены новые, рубленные благоверным князем Всеволодом Большое Гнездо, да вокруг посада стены же по речке Гремячке… Монастыри пригородные: Васильевский, Троицкий, Введенский, Дмитриевский, со стенами же и с башнями… Сам ведаешь, княже, как крепок град Суздаль!

Против отъезда великого князя в Суздаль не спорили и посадские старосты — близко. Смущало отсутствие на совете епископа Митрофана — без него не привыкли решать важные дела. Но епископский любимец, нынешний игумен Рождественского монастыря Евлампий успокоил:

— Владыка обо всем ведает, как решите — благословит…

Главным в речи Петра Ослядюковича великий князь был доволен: его отъезд из города был предопределен и оправдан. Хотя относительно Суздаля следовало бы еще подумать. Собирать войско способнее не вблизи Владимира, а в более безопасном месте. Да и семью страшно оставлять в осажденном городе. Но верно сказал Петр Ослядюкович: не будут воины прилежно оборонять пустой город. А надо, ох как надо, чтобы царь Батыга подольше задержался здесь! Ну да главное-то уже решено…

Юрий Всеволодович поднялся с кресла, сказал коротко, твердо:

— Город оборонять. Сыновья мои, Всеволод и Мстислав, остаются. Воеводой при них, коего советы слушать надлежит, будет Петр Ослядюкович. Слушайте Всеволода и Мстислава, как меня слушали. Отныне они — граду голова!

Дружинники внесли великокняжеский стяг с царственным зверем-львом, зажавшим меч в поднятых лапах. Юрий Всеволодович передал стяг Всеволоду, еще раз повторил:

— Назначаю в себя место! Володей градом и людьми его!

Бояре и воеводы разом поклонились в пояс. Уже не великому князю поклонились — Всеволоду и Мстиславу…

О самых сокровенных своих намерениях Юрий Всеволодович не рассказал ни сыновьям, ни большому воеводе Петру Ослядюковичу. Только старому Надею, семьи оберегателю, шепнул наедине:

— Сохрани семью, Надей, княгиню и чад моих. Мыслю, не скоро я на помощь с войском приду…

— Суздаль близко, — возразил Надей.

— Если б Суздаль! На суздальском подворье сидеть толку мало, да и опасно. Дальше ехать нужно: к Ростову, к Угличу. Одному тебе признаюсь, слуга мой верный: на Суздаль согласился, чтобы без смуты за ворота выехать, чтоб люди на скорую подмогу имели надежду. Бог простит сие лукавство — на пользу оно…

— Воля твоя, княже! — покорно согласился Надей.

На следующее утро из ворот Детинца выехал княжеский обоз. Конные дружинники оттеснили народ, столпившийся на торговой площади. Сторожа у внутренних Ивановских ворот откинули засовы. Сани, окруженные молчаливыми всадниками, поехали по узкой улице посада к Серебряным воротам.

Об отъезде великого князя в городе уже знали. Кузнецы в кожаных фартуках, бродячие торговцы с коробами на широких ремнях, кожевники, коричневорукие гончары, бородатые мужики-смерды стояли вдоль улицы, смотрели хмуро, боязливо.

В толпе шептались:

— Как же без великого князя-то?

— Всеволод с Мстиславом молоды, неопытны…

— Ох, не к добру это, не к добру…

Рядом с санями великого князя, топча снег багровыми босыми ногами, бежали юродивые, звенели ржавыми цепями, жалобно выли.

Звонарь Воздвиженской церкви, не разобрав, что к чему, ударил в колокол. Печальный звон поплыл над городом, замирая в полях за рекой Клязьмой.

Вереница саней через Серебряные ворота выкатилась на речной лед. Возницы засвистели, взмахнули длинными кнутами. Сытые кони легко несли сани по ледовой дороге. Позади стучала копытами стража.

Великий князь, закутавшись в медвежью шубу, сидел неподвижно, как каменный истукан. Глубокие морщины перерезали лоб, на ресницах не то слезы, не то растаявшие снежинки.

Воевода Дорофей Семенович, которого великий князь взял с собой, вздыхал украдкой, оглядываясь на удаляющиеся купола Владимира.

Ехали долго, весь день, сначала по Клязьме, потом по Нерли. А навстречу шли и шли смерды- ополченцы, скакали на бойких лошаденках мирские старосты и тиуны, торопили людей:

— Поспешай, робятушки, поспешай! Сам великий князь Юрий Всеволодович ожидает во Владимире!

— По-спе-ша-а-а-ем!

Воевода Дорофей просиял улыбкой, повернулся к великому князю:

— Вся земля на подмогу идет! Известное дело — люди русские!

Юрий Всеволодович молчал, до бровей закутавшись в пушистый воротник…

Не задерживаясь, проехали мимо Суздаля. В сумерках перепрягли коней, поднялись с речного льда на левый пологий берег Нерли и двинулись лесами дальше на север, к Ростову. Огромной золотой подвеской-колтом плыла над лесом луна. Черные тени елок пересекали дорогу. Мелькали в чащобе зеленые огоньки волчьих глаз. Дружинники дремали в седлах, покачиваясь от усталости. Спотыкались измученные кони.

Но Юрий Всеволодович приказывал ехать дальше и дальше.

Никогда не думал боярин Иван Федорович, воевода великокняжеский, что ему придется начальствовать над посадским ополчением. Зазорным даже показалось. Но так велел большой воевода Петр Ослядюкович, и князь Всеволод властью, отцом данной, скрепил это решение. Две тысячи ополченцев было велено Ивану Федоровичу набрать с посада и обучить воинскому делу.

В десятки собирали и безусых юношей, и старцев — лишь бы могли держать копье или рогатину.

С утра до позднего вечера владимирские ремесленники — кузнецы, кожевники, гончары, седельники, бочары, плотники, ювелиры — вышагивали рядами под оклики воинских умельцев-дружинников. Дружинники заходились криком, глядя на изогнутые дугой ряды. Иные посадские и копья держать не умели, тыкали туда-сюда, как бабы ухватом. Нелегкое это дело — ратное ученье!

Посадский староста Иван Комега сбился с ног: накормить нужно этакую прорву народа, обуть,