Сырков соорудил каменный верх у церкви Варлаама[1256].

Бурное церковное строительство в Новгороде с участием крупного купечества — яркий показатель экономического подъема города.

Макарий не ограничивал свою деятельность одним Новгородом. 26 января 1528 г. он совершил инспекционную поездку в Псков, стремясь упрочить старинные церковные связи с одним из крупнейших центров России. Поездка Макария не вызвала особых восторгов у псковичей. Архиепископ хотел прожить в Пскове месяц. Но дьяк Мисюрь Мунехин, фактический глава великокняжеской администрации в Пскове, ограничил пребывание архиепископа в Пскове десятью днями, правда ссылаясь на какую-то грамоту Василия III, о которой Макарий не знал.

Не прошло и полутора месяцев, как 11 марта Мисюрь «преставился скорою смертью». После его смерти произведен был обыск. При Этом выяснилось, что этот законник неплохо устраивал свои личные дела. В его казне нашли бумаги, содержавшие запись взяток, которые он давал на Москве боярам, детям боярским и дьякам. Это вызвало волнение в Пскове: «…и бысть в людех мятеж о его животех (имуществе Мисюря. —А. 3.) и взыскание велие»[1257].

После опыта с Мисюрем Василий III решил чаще менять дьяков в Пскове, назначая одновременно уже по нескольку человек на должность. По этому поводу Псковский летописец с сарказмом писал: «И быша по Мисюри дьяки частые, милосердый бог милостив до своего созданиа, и быша дьяки мудры, а земля пуста; и нача казна великого князя множитися во Пскове, а сами ни один не сьехаше поздорову со Пскова к Москви, друг на друга воюя»[1258]. В 1532 г., например, во Пскове было уже целых три великокняжеских дьяка. Но это только ухудшало положение вещей.

Тем временем в Новгороде усиливался контроль великокняжеской администрации. В июле 1531 г. туда посланы были дьяки Яков Шишкин, Афанасий (Фуник) Курцов и дворцовый дьяк Митя Великий. Размерив все городские улицы на Софийской стороне, они повелели «решотки… ста-вити по всему граду и огневщики (пожарных. — А. 3.) уставили». С 1 октября для уменьшения «разбоев» в городе у решеток поставили стражу[1259]. Яков Шишкин принадлежал к числу наиболее просвещенных дельцов первой половины XVI в. типа Мисюря Мунехина, Дмитрия Герасимова, Федора Карпова. Как и Карпов, он стремился отстаивать государственные интересы даже тогда, когда они вступали в противоречие с корпоративными представлениями русской церкви. Он считал, что в судопроизводстве нельзя ограничиваться только одним Судебником, но следует руководствоваться также разумом и милостью[1260].

Великий князь и иосифляне укрепляли свои позиции среди высшего новгородского духовенства. 2 октября 1530 г. архимандритом крупнейшего Новгородского Юрьева монастыря посажен был Силуян, архидьякон Василия III. 21 ноября 1531 г. по настоянию великого князя архимандритом Хутынского монастыря назначили Феодосия, постриженника Иосифо-Волоколамского монастыря[1261]. Позднее Феодосий стал преемником Макария на новгородской кафедре. Феодосий сразу же после назначения в Хутынский монастырь показал себя предприимчивым церковником. 25 апреля 1533 г. у гроба Варлаама Хутынского якобы сама собой загорелась свеча и горела девять недель, при этом воску в ней не убавлялось. Часть «чудотворной» свечи была предусмотрительно отправлена самому Василию III[1262].

Вторая половина 20-х годов XVI в. была ознаменована стабилизацией внешнеполитического положения России. Правительству Василия III удалось продолжить на шесть лет перемирие с Великим княжеством Литовским. Возобновились дружеские связи с Молдавией. В обстановке усилившегося давления Порты на Восточную Европу продолжались переговоры Москвы с Империей и Папской курией. Укреплением обороны южных границ и благодаря удачному ведению сложной дипломатической игры в Крыму Василий III добился обеспечения безопасности русских земель от опустошительных крымских набегов. Все это давало возможность увереннее осуществлять общий курс внутренней политики, который характеризуется в это время возросшим влиянием на великого князя иосифлян и княжеского окружения Елены Глинской.

После смерти Иосифа Волоцкого (1515 г.) и новгородского архиепископа Серапиона при дворе Василия III происходила напряженная борьба за влияние на великого князя между нестяжателями (Вассианом Патрикеевым и Максимом Греком) и иосифлянами (Даниилом). Если на первых порах, т. е. до начала 20-х годов XVI в., Василий Иванович покровительствовал «заволжским старцам», то затем митрополиту Даниилу и другим наследникам Иосифа Волоцкого удалось одержать победу над их врагами.

Противоборство двух группировок среди русских клерикалов проявилось не только в их политической деятельности, но и в напряженной публицистической полемике.

Первым большим делом, к которому приступил Максим Грек сразу же после прибытия на Русь, стал перевод Толковой псалтыри. Работу эту он окончил через полтора года. В ней принимали также участие толмачи Влас и Митя (Герасимов), «доброписец» Михаил Медоварцев и троицкий монах Сильван Толковая псалтырь выбрана потому, что еще в конце XV в., по словам архиепископа Новгородского Геннадия, еретики «Псалмы Давыдовы или пророчьства испревращали»[1263]. Влас и Митя Герасимов еще в конце XV в. переводили Библию и отрывки из немецкой псалтыри[1264]. Сам Максим Грек в предисловии к Псалтыри писал, что может она «довольнейше» вооружить против «предстателей ереси»[1265]. Так как сам Максим еще не научился хорошо церковнославянскому языку, он говорил Мите и Власу по-латински, а те уж переводили по-славянски.

Псалтырь была важнейшей, но не единственной переводческой работой Максима Грека. В те же годы он вместе с Власом закончил перевод толкований на Апостол (март 1519 г.)[1266]. К 1523 г. Максим Грек вместе с Сильваном перевел Беседы Иоанна Златоуста на евангелия Матвея и Иоанна, ряд произведений Симеона Метафраста (в том числе в 1521 г. Житие богородицы)[1267], Похвальное слово Василия Великого мученику Варлааму и др. Занимался он также исправлением часослова, грамматическими трудами и вообще разносторонней переводческой и публицистической деятельностью.

В связи с переводом Псалтыри находятся два ранних произведения Максима Грека, направленных против иудаизма. Это «Совет к собору православному на Исака» и «Словеса супротивна противу глав Самуила евреина». В. С. Иконников считает, что около 1520 г. состоялся церковный собор, осудивший ересь некоего Исаака, являвшуюся реминисценцией новгородско-московской ереси XV в.[1268] Вопрос этот не прост. Во-первых, упоминание о «соборе» есть только в заголовке послания, причем позднейшем. Во-вторых, из иудейской национальности Исаака нельзя еще выводить его близость к реформационному движению конца XV — начала XVI в. Может быть, речь шла просто об иудаизме Исаака[1269]. Во всяком случае в первом послании вполне в духе Иосифа Волоцкого Максим Грек требовал «смутившаго убо паству Спасову предадите внешней власти в казнь». Уже вскоре этим его советом воспользуются, но с тем, чтобы осудить за ересь самого Максима Грека.

Второе произведение Максима было вызвано к жизни тем, что «Самуила евреина главы» с латинского языка были переведены Николаем Немчином[1270]. Максим усмотрел в этом сочинении XI в. проповедь иудаизма и поэтому обрушился на его перевод[1271].

Николай Немчин (Булев) вообще был основным противником Максима Грека, против которого он направил огонь своей полемики. Именно к нему он написал четыре послания и пять к Федору Карпову, в которых спорит с воззрениями Николая Булева. Максим Грек вел полемику прежде всего по вопросу о соединении церквей (слово 11), о догматических различиях между православием и католицизмом (слово 14 об «исхождении духа», слово 25 — «Слово ответно»), призывая Немчина признать догматы православной церкви (слово 15)[1272].