подать.

Через несколько дней в гостинице дежурная по этажу, возвращая документы Тушева, удивилась:

- Уезжаете, а хотели погостить...

- Переезжаю, - улыбнулся Тушев.

На станции Татьянино, близ Гатчины, его встретил сухощавый седеющий человек. Обнялись. Это был Иван Дмитриевич Серебряков, бывший ведомый Тушеза, теперь заместитель редактора городской газеты 'Гатчинская правда'. К нему и 'переехал' Тушев. Бывшие военные летчики нашли что вспомнить... Однако час расставания наступил.

- Теперь домой, Иван Тимофеевич?

- Нет, полечу в Крым.

- ?

- Надо навестить 'Верку'. Просила.

Тушева встретила вся большая семья Аполлинарии - муж, бывший механик ее самолета, дети и внуки, уже довольно резвые ребятишки. Комэска водили по виноградникам, угощали молодым вином, требовали рассказов о боях. Когда собрался уезжать, провожала одна Аполлинария, - так захотел Тушев.

К станции шли медленно и не успели оглянуться, как их нагнали густые свинцово-серые тучи. Теплый дождь полил сразу, будто где-то подняли заслонку. Укрыться было все равно негде, поэтому они спокойно продолжали путь.

- Нелетная погода, - заметила 'Верка'.

- Была, - возразил Иван Тимофеевич. - Слушай! Прислушались: сквозь шум дождя в невероятной выси тонко пел сверхзвуковой.

- Была когда-то нелетная, - повторил Тушев.

С. Юхнов

Командир эскадрильи 'Ленинград'

Имя Героя Советского Союза летчика Николая Антоновича Клочко в годы войны было широко известно фронтовикам. Писали о нем и его товарищах 'Красная звезда', многие другие газеты, выходившие в ту пору. Однажды, листая старую подшивку центральной военной газеты, я прочел следующие строки:

'Вчера группа бомбардировщиков 'Петляков-2' под командованием гвардии капитана Клочко произвела налет на скопление железнодорожных эшелонов противника на станции Н.

Несмотря на яростный огонь зениток, летчики точно вышли на цель и обрушили весь бомбовый груз на сосредоточение вражеских эшелонов. От метких попаданий в воздух полетели щепы разбитых вагонов. Возник большой очаг пожара, видимый на несколько десятков километров'.

Эта маленькая заметка рассказывала лишь об одном боевом вылете бомбардировщика Клочко. А было у него таких триста пятьдесят.

Люди, с которыми мне довелось встречаться через десятки лет после окончания войны, рассказывали о Николае Антоновиче буквально легенды. Однажды генерал-майор авиации запаса М. Н. Колокольцев, вспоминая боевые годы, говорил:

- Командир эскадрильи Клочко был у нас в полку опытнейшим летчиком. Человек удивительной смелости, безудержной отваги и умной расчетливости. Учитывая все эти его качества, именно ему поручал я самые ответственные задания. В ту пору сложным участком на нашем фронте была дорога Псков Луга - Ленинград.

Так вот, контроль за этой дорогой, срыв вражеских перевозок был поручен эскадрилье Клочко. Немало там она уничтожила живой силы и техники врага.

Через несколько лет на одной из встреч генерал-лейтенанта авиации в отставке А. П. Андреева с молодежью я слушал его воспоминания. Генерал рассказывал о боевых делах 34-го гвардейского полка, входившего в состав дивизии, которой он командовал. И опять звучало имя Клочко.

- Двадцать один Герой Советского Союза вышел из этого полка, вспоминал генерал Андреев, - шесть из них - воспитанники Клочко. У этого летчика удивительно сочетались личная храбрость, профессиональное мастерство, талант командира-наставника. Ведь ясно, что при атаке вражеских истребителей нужна одна тактика, при зенитном обстреле - другая. Николай Клочко был отличным тактиком и, видимо, поэтому его эскадрилья несла наименьшие потери.

Я много слышал об этом человеке, и именно поэтому искал с ним встречи. Хотелось услышать от него самого все, что мог вспомнить ветеран. Узнать, как воевала эскадрилья, которую в те годы называли эскадрилья 'Ленинград'. Он командовал ею. Она была уникальна, единственная в своем роде.

И мы встретились. В обычной ленинградской квартире, в новом районе города, который защищал в суровые годы войны прославленный летчик.

Заново переживая события тех дней, Николай Антонович рассказывал о том, что сохранила его память на всю жизнь.

- Вынырнув из-за облаков, я бросил самолет в пике. Только так могли мы бомбить батареи гитлеровцев, установленные на Синявинских высотах. Их необходимо было подавить. Отсюда фашисты обстреливали Ленинград, Морозовку, Дубровку, Дорогу жизни. Отсюда били они по маленькому пятачку земли Орешку, где за крепостными стенами с самого начала блокады отражало натиски врага небольшое подразделение... Мой штурман Николай Теренков точно вывел самолет на вражескую батарею. Мы успели отбомбиться. И я видел, как взметнулись столбы разрывов на месте немецких орудий. На выходе из пикирования меня что-то ударило в лицо...

- Потом, - продолжал рассказ Николай Антонович, - Коля Теренков рассказал мне, что увидел, как я повис на штурвале, что лицо мое залито кровью. Он сам вывел самолет из пикирования. Взял штурвал на себя. Машина пошла прямо. Рядом продолжали разрываться снаряды. Но Теренков не мог развернуть самолет потому что я тяжестью тела продолжал давить на педали. Успокаивало штурмана лишь то, что бомбить мы заходили в направлении своей территории. Откуда-то, как будто издалека, я услышал голос: 'Командир! Командир! Очнись!' Попытался открыть глаза, но увидел только розовую завесу. Провел рукой по лицу, смахнул кровь. Сквозь розовый туман различил лицо штурмана и услышал его вопрос: 'Посадишь самолет?' Кивнул головой, потому что отвечать не было сил. Не помню, как, но посадил машину. И потерял сознание.

Клочко очнулся в госпитале. Видавшие виды военные врачи поражались, узнав, что летчик после тяжелого ранения смог посадить самолет.

Но так было. И, наверное, не могло быть иначе, ибо вся предыдущая жизнь готовила его к этому подвигу.

Он родился в 1907 году в деревне Воронеж Сумской области, в семье крестьянина Антона Корнеевича Клочко. Мать после родов умерла, и Антон Корнеевич один подымал детей. А началась первая мировая война - забрали отца в солдаты. Потом была гражданская война и когда после тяжелой контузии красноармеец вернулся домой, он увидел двух повзрослевших сыновей. Старший - Егор и младший - Николай уже работали. Не отец за ними, сыновья за отцом ходили, поили, кормили, одевали. Ну, а когда отец поправился, семья из трех мужиков зажила нормально.

Четырнадцатилетним мальчишкой ушел Николай в соседний хутор Михайловский учеником слесаря на рафинадный завод. В 1924 году вступил в комсомол. А через год подался в Донбасс. Был на шахтах и лампоносом, и запальщиком, и десятником.

В сентябре 1929 года призвали его в армию. Направили в Ленинградскую летно-техническую школу. Только учеба в школе была короткой. Пять месяцев проходили курс молодого бойца, а на шестой подняли по тревоге, посадили в вагоны и отправили на выполнение специального задания.

В школу вернулся Николай Клочко в конце 1930 года. Отсюда его, уже опытного бойца, направили в Харьковское училище летчиков и летчиков-наблюдателей.

- Постигать летную науку, прямо скажем, было мне нелегко, - продолжал рассказ Николай Антонович, - за плечами всего пять классов сельской школы. Так что приходилось, как говорится, корпеть над учебниками. В тридцать третьем закончил училище и направили меня в Ленинградский корпус противовоздушной обороны.

Потом был советско-финляндский конфликт.

Об этом времени мой собеседник рассказывал скупо. Видимо, мало сохранила память. Как ни пытался я расспросить Николая Антоновича о его первых бомбовых атаках, ничего у меня не вышло. Так и не узнал,