посадку на своем аэродроме, как туда уже позвонили по телефону. Воины наземных частей восхищались мужеством и боевым мастерством авиаторов. А через два дня - 15 марта - командующий Ленинградским фронтом от имени Президиума Верховного Совета СССР наградил майора А. А. Матвеева и капитана А. В. Чиркова орденами Ленина, а майора П. А. Пилютова и капитана П. А. Покрышева орденами Красного Знамени. Была в этом приказе и фамилия лейтенанта Георгия Мармузова. За исключительное мужество, проявленное в бою, его тоже наградили орденом Красного Знамени.

Именно в этот день на долю молодого летчика Федора Чубукова выпало нелегкое испытание.

Было это так. Снова на боевое задание вылетела группа Покрышева. Снова произошел неравный бой, во время которого пришлось вертеться так, что иногда не сразу удавалось разобраться, где затянутое облаками небо, а где все еще прикрытая снегом земля.

Федор атаковал одного гитлеровца. Но тот оказался изворотливым и хитрым. Исчезнув вдруг из поля зрения Чубукова, через несколько секунд он внезапно обрушился на него сзади. Федор почувствовал, как задрожал его самолет. В то же мгновение ногу пронзила острая боль. 'Кажется, попало и мне', - проговорил он и стал осматриваться.

Бой продолжался, и никто - ни свои, ни враги - не знал, что случилось с ним. Должно быть, даже стрелявший по нему фашист решил, что промахнулся. 'Томагаук' не горел, не падал. Он только чуть отстал от машины ведущего. Видимо, этим и решил воспользоваться другой гитлеровец. Но когда он рванулся к неприкрытому сзади самолету Покрышева, Федор кинулся наперерез. Изо всех сил надавил он раненой ногой на педаль. От боли потемнело в глазах. Казалось, в ногу воткнули что-то острое и раскаленное. Хотелось отдернуть ее, снять с педали, чтобы хоть на секунду отступила нестерпимая боль. Но летчик, крепко стиснув зубы, продолжал разворот, затем прибавил газу и, выскочив к 'мессершмитту' сбоку, дал по нему длинную пулеметную очередь. 'Мессер' отвалил.

От одного сознания, что ему удалось защитить командира от удара врага, Федор почувствовал себя лучше. Даже боль в ноге поутихла. Он решительно отогнал возникшую было мысль о выходе из боя. Сразу после ранения он испугался, что станет обузой товарищам, которым придется прикрывать его, вместо того, чтобы бить врага. Теперь же убедился, что может продолжать бой, и решил не докладывать командиру о ранении.

На аэродром Чубуков вернулся вместе со всей группой. И только здесь выяснилось, что самолет его в пробоинах, а самого пилота нужно немедленно отправлять в госпиталь.

Спустя несколько дней Федор, которого теперь никто в полку не называл новичком, прислал письмо командиру. В нем сообщалось, что операция прошла успешно, нога цела и дела пошли на поправку. К письму было приложено заявление в партийную организацию. Чубуков просил принять его в ряды коммунистов.

Дней через десять после этого письма в госпиталь, находившийся недалеко от аэродрома, приехали члены партийного бюро полка. С разрешения врача все они пришли к раненому товарищу. Чубуков был безмерно рад встрече с друзьями, расспрашивал их о боевых делах полка, о своих товарищах.

После дружеской беседы состоялось заседание партийного бюро. Оно проходило здесь же в палате, у койки лейтенанта. Обсуждение просьбы Федора было недолгим: члены партийного бюро единодушно проголосовали за принятие Чубукова в партию.

Раненый летчик приподнялся и обвел товарищей благодарным взглядом. Глаза боевых друзей светились радостью. Они ободряли его и в то же время словно бы ждали от него чего-то. Охватившее Федора чувство признательности за доверие, которое оказали ему товарищи, искало выхода. Сделав усилие и подтянув раненую ногу, он приподнялся повыше и взволнованно сказал:

- Мне бы в полк поскорее... Там дела пойдут. Я и жизни своей не пожалею, но доверие оправдаю!

Должно быть, ему показалось, что говорит он слишком высокопарно, и товарищи могут не поверить его словам. Федор снова обвел всех взглядом и, как бы для большей убедительности, повторил:

- Честное слово, не пожалею!

- Верим! - за всех ответил Голубев. - Только главное все-таки не погибнуть, а победить...

Шло время. Нелегкое боевое время. Летать приходилось много. Измотавшись под конец дня, летчики даже в столовую шли нехотя. О развлечениях в такие дни и не думали. Но в избе, приспособленной под общежитие, кто-нибудь нет-нет да и попросит:

- Сыграй, Федя... Так, чтобы за душу взяло!

И вот уже собираются летчики вокруг Федора Чубукова, чтобы послушать его баян, а то и спеть.

Ведомый комэска оказался незаурядным баянистом, и товарищи все чаше обращались к нему с просьбой 'сыграть для настроения'. Случалось, баян появлялся и на аэродроме. Летом боевые дни долгие. Наиболее опытные летчики частенько летали до темноты. Но хотя в сумерках летали немногие, с аэродрома до конца полетов никто не уходил. Вот кто-нибудь и попросит Чубукова сыграть. Дескать, музыка поддерживает боевое настроение - даром, что ли, в пехотных и кавалерийских полках духовые оркестры по штату положены. Кто-то скажет о художественной самодеятельности. Кто-то мигом сбегает за баяном. И вот уже звучит музыка, то грустная, то веселая.

Однажды - это было в августе сорок второго - кто-то вот так же позаботился о баяне. Только играть на нем Федору почти не пришлось - было много вылетов. Чубуков сильно устал, к тому же ему подумалось, что все-таки не очень это серьезное дело веселить людей музыкой. Вот и начальник политотдела, вручая ему недавно партийный билет, сказал: 'Теперь вы член партии, и партия вправе ждать от вас больших дел'. А получается, что в полку он больше всего популярен как баянист. Правда, на его боевом счету кое-что имеется. Но из шести записанных ему побед личная только одна. Размышления Чубукова прервал подошедший к нему лейтенант Федоренко, которого за лихой чуб прозвали 'казаком'.

- Сыграй что-нибудь для души! - попросил он.

- Знаешь, надоело мне 'растягивать меха', - ответил ему Федор.

- Сыграй, Феденька, очень прошу! Сыграй, не жалей сил! Если устанешь, на задание вместо тебя я могу слетать, - полушутя, полусерьезно принялся уговаривать друга лейтенант.

Федор нахмурился и хотел что-то ответить, но в это время раздалась команда Покрышева:

- Группа, по самолетам! Вылетаем на сопровождение бомбардировщиков.

Чубуков резко встал, бережно поставил баян на скамейку:

- Ладно, казак, сыграть я тебе сыграю, но на задание полечу все-таки сам. Как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь, - и побежал к самолету.

И вот он снова в строю истребителей.

До цели шли спокойно. Но когда бомбардировщики стали бомбить позиции врага, в небе появились 'мессершмитты'. Они вынырнули из облаков, и первый из них, по всей вероятности командир, ринулся на ведущего группы истребителей Покрышева. Фашист, видимо, рассчитывал сбить с первой атаки ведущего, посеять смятение в группе прикрытия, а затем атаковать бомбардировщики.

Но этому плану не суждено было осуществиться. Федор Чубуков, по-прежнему летавший ведомым Покрышева, опередил врага. Попав под его пулеметную очередь, гитлеровский летчик прекратил атаку и, оставив Покрышева в покое, взмыл вверх. Зато другой фашист в это время пошел в атаку на Чубукова. Федор заметил это и, круто развернув самолет, бросился ему навстречу. На какое-то мгновение гитлеровец все же опередил его.

'Томагаук' обдало градом пуль. Однако Федор не отвернул. Он тоже открыл огонь. От пулеметной очереди, выпущенной Чубуковым почти в упор, 'мессершмитт' вспыхнул и стал падать.

Проводив его коротким взглядом, Федор машинально смахнул с лица что-то горячее. И только потом понял: в кабину бьет масло. Пули врага, выходит, не просто забарабанили по самолету. Наверное, перебит маслопровод. Что же делать? Без масла мотор долго не протянет. Но решить Чубуков ничего не успел. Прямо перед ним из облаков внезапно вывалились 'мессершмитты'. Их было двенадцать. Наверное, вылетели на перехват наших бомбардировщиков, но разминулись с ними. Не иначе как гитлеровцев сбил с толку дым подожженного Чубуковым 'мессершмитта'. Решили, что именно здесь-то и развернулся главный бой, а увидели всего лишь один советский истребитель.

Федор стал осматриваться. Ни одного своего самолета! Пока он отбивался от 'мессершмиттов', наши бомбардировщики, а с ними и прикрывавшие их истребители ушли. Он еще и еще раз обшарил небо взглядом. Но ни одного самолета своей группы так и не увидел. 'Наверное, ведут бой и не могут помочь мне, - подумал Федор. - Да и бомбардировщики на произвол судьбы не бросишь'.