Людмилы, которая, словно птица, парила в танце на зеленой лужайке Дворцового сада. В объятиях широкоплечего Зольда, земная красавица казалась невесомой, почти прозрачной, сказочной принцессой из детских снов. Глаза девушки сияли, как золотистые рубины, волосы, убранные розовыми цветами, приподнимались волной при кружении, и опадали на плечи, когда счастливая невеста замирала перед женихом, приподнявшись на цыпочки, в ожидании следующего па…

Ира в который раз смотрела собранный из воспоминаний фильм свадьбы Людмилы и Зольда, наслаждаясь красотой внучки и восхищаясь сдержанной мужественностью лиринийца, отдавшего ей сердце. Но, если со стороны Зольда на свадьбе присутствовало пол Лирины, то родных Людмилы представляла только она — бабушка, подруга, и соотечественница. Как хотелось Ире видеть рядом и Пашу, И Мишу, и невестку, и своего внука Павлушку, о котором она знала только из рассказов внучки. Знала, но сердцем отказывалась верить — и хотела, но не могла.

— Да… как же вас всех здесь не хватает…

Ира загрустила. Она закрыла глаза и мыслями улетела на Землю, в свой родной Ташкент, в свою маленькую квартиру на самом верхнем этаже безликой девятиэтажки. Но не успела Ира погрузиться в мечты, как пронзительная мысль Людмилы ворвалась в плавно текущий поток размышлений.

— Господи… — сердце Ирины оборвалось, — что случилось?..

Она сжала подлокотники кресла, дернулась, чтобы встать, но не успела: на ее коленях оказался … правнук, сынишка Людочки, которому только-только исполнилось три года.

— Ты… ты… малыш… ты как… — Ира забыла слова — и русские, и лиринийские.

Она обхватила мальчика, зажав его в объятиях, из которых он, пыхтя, и толкаясь руками, попытался выбраться.

— Бабуля, пусти…

Но Ира сжала его еще крепче, словно боясь, чтобы кто-то не выхватил правнука из ее рук.

— Пусти! — потребовал он, вложив в слово всю свою детскую решительность.

— Ой, Ленечка, — Ира расцепила руки, опомнившись и испугавшись теперь уже того, что она могла причинить боль ребенку.

Как только малыш почувствовал свободу, сразу… исчез: Ира лишь заметила мелькнувшую красную линию, прочертившую воздух.

— Леня!..

Запах озона заполнил комнату, напомнив особую свежесть стерильной больничной палаты. Ира сжала кулаки, глубоко вздохнула.

— Только спокойно! — она резко освободила легкие от остатков воздуха и, вместе с ним — беспокойства, и выбежала в открытую дверь.

В коридоре, ведущем к выходу в сад, Ира столкнулась с Людой.

— Ба, ба, бабуля… Ленька… он… исчез… прямо с рук!

Ира взяла внучку за плечи.

— Успокойся, он был у меня, все нормально, он так… шутит… наверное, — Ира успокаивала Милу и говорила первое, что придет на ум, но, в абсурдных, на первый взгляд, словах ей показалось и разумное зерно, — да, такие детские игры!

— Бабуля, какие детские игры! Ты что несешь? Где он? Где мой сын?

Люда стояла перед бабушкой бледная, с глазами, распахнутыми в пол-лица. Ира поняла, что внучка вот-вот упадет в обморок.

— Людочка, он убежал, я вот иду за ним, пойдем вместе, он, наверное, спрятался в саду, идем, — она потянула внучку за собой.

Свежий воздух отрезвил. Холодный ветер прошелся по лицу, по обнаженным рукам.

— Холодно… Ленька в одной рубашечке… — Люда заплакала.

Ира не торопилась бежать в сад, она стояла на крыльце и с высоты его ступеней вглядывалась в уходящие в темную зелень дорожки. На краю поляны, кое-где еще зеленеющей последними кустиками прошлогодней травы, в беседке Ира увидела Лагоса. Его трудно было не узнать: белая шапка волос, неизменный кич на широких плечах. Лагос тоже заметил женщин и помахал рукой. Второй он прижимал к себе полу кича. Ира догадалась, что за ней спрятался правнук.

— Идем, Людочка, вон Лагос, Леньчик с ним! Ну, что ты так испугалась? — утешала внучку Ира, — дети беспокойные, а лиринийские — особенно, ведь воспитание какое — полная свобода! Вот они и бегают от родителей.

Люда послушно шла с бабушкой, всхлипывая, как ребенок, то ли от пережитого страха, то ли от обиды.

— Я… я ему ложку ко рту подношу — он отворачивается, я уговариваю — он махает головой, я ложку к губам, а он… исчезает! — Люда кулаками протерла щеки, а слезы все текли.

— Ну, ну, тише, успокойся…

— Ба, ну как же мне его кормить, как воспитывать?

— Сейчас поговорим, Лагос подскажет, мы же с тобой не одни! А Леньчик — наш общий любимец!

— Вон, зыркает глазенками, твой любимец, из-за плаща Лагоса… Леня! Как тебе не стыдно? Ты почему убежал? Не одетый…

Кудрявая головка скрылась в складках ткани кича. Ира заметила, что Лагос крепче прижал к себе малыша. Люда протянула руки, чтобы забрать сына, но князь отрицательно покачал головой. Люда остановилась в нерешительности. Бабушка прихватила ее за талию и увлекла за собой. Они рядышком сели напротив Лагоса.

— А вот и мама, и бабушка! — старый князь отдернул ткань и заглянул ребенку в лицо.

— Лагос, он меня не слушается, не хочет есть, убегает, — Люда то ли жаловалась, то ли оправдывалась.

— А он больше не будет, да, Линед?

— А зачем она в меня ложкой тычет? — малыш насупился.

— Она — мама, а маму надо слушаться, сынок. Если не хочешь есть, так и скажи, а вот убегать не надо!

— Я говорил…

Лагос улыбнулся.

— Идемте в дом, здесь прохладно для ребенка. Нам всем есть, о чем поговорить.

Не успел Лагос встать, перехватывая Линеда с колен на руки, как тот снова исчез.

— Леня! — Люда дернулась за ним, Лагос остановил:

— Не угонишься!

— Вот, ну что с ним делать? Где теперь искать? И что, это так теперь всегда будет?

— Идемте в дом, он к отцу побежал.

— Как к отцу?.. — Ира остолбенела. — Зольд улетел с Миланом… на новый завод, туда, — она показала пальцем в небо.

Лагос снял кич, укрыл обеих женщин.

— Они уже вернулись. Идемте. Нам необходим семейный совет, сейчас самое время, раз все в сборе!

Князь с советниками и неизменным Ветром покинул лайнер и направился к поджидавшему транспортному модулю. Зольд чуть приотстал и вдруг замер на месте. Ветер мгновенно оказался за ним. Милан тоже остановился, оглядываясь вполоборота. Заливистый детский смех обескуражил всех. На плечах Зольда повис Линед, обхватив отца за шею.

— Ты что здесь делаешь? — прижав одной рукой сына к своей спине, Зольд повернул лицо к нему.

Отец и сын уперлись друг в друга носами. Линед, хихикая и прищурившись, уставился в глаза отцу. Зольд подмигнул и перетащил шалуна вперед.

— Так, бегать, значит, научился! Испугал маму, бабушку, так, так… шалишь, а сын? — Зольд говорил полушутя. Радость, которую он испытывал, прижимая к себе малыша, была куда больше, чем удивление, а желания ругать его не было вовсе. Но озабоченность от столь раннего развития способностей сына все же