Четверо бородачей посовещались, и один из них неохотно протянул Николасу пачку «Лаки Страйк». Николас бережно взял одну сигарету и вернул драгоценную пачку.

– У нас ведь ничего нет, — извиняющимся тоном сказал Блэр. — Правда, новый хозяин, начавший здесь строить поместье, этот Дэвид Лантано, парень неплохой. Я бы даже сказал, что он не позволяет своим железкам выкурить нас отсюда. Не разрешает им врываться в наше логово, но это только тогда, когда он сам здесь. Он как бы заботится о нас. Снабжает нас едой. — Блэр замолчал, а потом снова заговорил, причем Николас не мог понять то выражение, которое появилось у него на лице:

– И сигареты. Да, он и в самом деле пытается нам помочь. И таблетки, он самолично сбрасывает нам с аэромобиля противорадиационные таблетки. Он и сам принимает их. Я имею в виду, он вынужден это делать.

– Он болен, — добавил другой бывший житель убежища. — Он сильно обожжен. Понимаете ли, по закону он должен проводить здесь двенадцать часов в сутки. И он не может сидеть в подвале, как мы. Это мы живем под землей и вышли мы только потому, что заметили вас. — Блэру он нервно сказал:

– Нам лучше побыстрее убраться обратно в логово. Для одного дня мы уже получили вполне достаточно. — И показал на Николаса:

– И он тоже, ведь он уже несколько часов на поверхности.

– Вы берете меня с собой? — спросил Николас. — Я могу жить у вас, ребята? Я вас правильно понял?

– Само собой, — кивнул Блэр, — так наша община и появилась. Неужели ты мог подумать, что мы прогоним тебя? Нет, мы не такие. — По–видимому, он разозлился не на шутку. — Чтобы тебя убил какой–то железка? Ну, нет. Мы этого не допустим! — Он помолчал, потом заговорил снова:

– Это своего рода благотворительность. Можешь оставаться у нас сколько хочешь — мы приглашаем тебя. Позже, когда сориентируешься в обстановке, ты, если захочешь, можешь им сдаться и поселиться в одном из тех жилых комплексов, в которых живут уже сотни тысяч бывших жителей убежищ. Но это твое личное дело. Однако пора идти.

Он зашагал среди развалин по едва заметной тропинке, все остальные, в том числе и Николас, зашагали за ним гуськом.

– Иногда уходит несколько недель, — сказал Блэр через плечо, — чтобы полностью «прочистить мозги», отделаться от всего, чем ты был нашпигован за пятнадцать лет просмотров телепередач. — Он на мгновение остановился и как–то очень искренне сказал:

– Рассудком ты уже со всем этим примирился, но я знаю, что сердцем, душой еще нет. Для этого нужно время. Никакого Йенси нет и никогда не было. Никогда, мистер Сент–Николас.

– Нет, — поправил его Николас, — Николас Сент–Джеймс.

– Йенси никогда не существовал, хотя война поначалу и в самом деле была, посмотри только. — Он показал на развалины, раскинувшиеся на многие мили, на Чейенн. — Но Йенси изобрел Стэнтон Броз, воспользовавшийся идеей западногерманского продюсера, жившего в прошлом веке, ты, наверное, слышал о нем. Но тот умер до того, как ты появился на свет, а они все еще показывают его документальные фильмы: «Победа на Западе», двадцатипятисерийный фильм о Второй Мировой войне. Я смотрел его еще ребенком.

– Ну конечно, — сказал Николас, — Готтлиб Фишер.

Он видел, причем много раз, этот ставший уже классическим документальный фильм, который ставили на один уровень с такими фильмами как «Головокружение», «На западном фронте без перемен» и «Голубой ангел».

И он изобрел Йенси? Готтлиб Фишер? Николас шел за четверкой бородачей, совершенно сбитый с толку, и очень хотел прояснить все сразу.

– Но почему он это сделал?

– Чтобы добиться власти, — ответил Блэр не останавливаясь; они уже очень спешили, стремясь как можно быстрее добраться до своего «логова», глубокого подвала, который уцелел под водородными бомбами, превратившими эту местность в «горячую зону».

– Ага, — понимающим тоном повторил Николас, — чтобы добиться власти.

– Помнишь, Фишер исчез во время того злополучного полета на Венеру.

Он хотел стать одним из первых покорителей космоса, он не мог не отправиться в тот рейс, и на этом для него все закончилось, потому что…

– Я помню, — сказал Николас. В газетах тогда появились огромные заголовки. Преждевременная смерть Готтлиба Фишера; топливо, хранившееся в трюмах его космического корабля, вспыхнуло при повторном вхождении в…

Фишер погиб, не дожив до сорока, и никто уже не мог сделать документальный фильм, равный «Победе на Западе». Только в 90–е годы, незадолго до войны, появились интересные фильмы какого–то русского, советского режиссера, которые, впрочем, в Зап–Деме были запрещены… Как его звали?

Стараясь не отставать от быстро шагавших бородачей, Николас попытался вспомнить фамилию русского режиссера: Айзенблад. Тот самый Айзенблад, который, как только что сказал Блэр, фальсифицирует сцены войны для показа жителям убежищ, как в Зап–Деме, так и в Нар–Паке — они придают достоверность той лжи, из которой состоят речи Йенси. Так что жителям Зап–Дема не раз приходилось смотреть фильмы Айзенблада.

Разумеется, Восток и Запад уже не враждуют. Айзенблада уже никто не считает «вражеским» режиссером, как в те времена, когда Николаса Сент–Джеймса, его жену Риту и его младшего брата Стью буквально под дулами автоматов загнали в «Том Микс», как он полагал тогда, на целый год, ну самое большое, как предсказывали закоренелые пессимисты, — на два.

Пятнадцать лет. И из них…

– Скажите мне точно, — попросил Николас, — когда закончилась война?

Сколько лет тому назад?

– Мой ответ тебя огорчит, — сказал Блэр.

– Все равно, говори.

Блэр согласился:

– Тринадцать лет тому назад. На земле война продолжалась только два года, после года военных действий на Марсе. Так что тринадцать лет вам полоскали мозги. Извини, Ник, я опять забыл твою фамилию. А тебе не нравится, когда тебя называют Ником?

– Все равно, — пробормотал Николас. И подумал о Кэрол с Ритой, и старике Мори Соузе, и всех остальных — Йоргенсоне, Фландерсе, Холлере, Гиллере, Христиансее, Петерсоне, Гранди и Мартино, обо всех вплоть до Дэйла Нюнса, вплоть до политкомиссара Дэйла Нюнса. Знал ли Нюнс? Николас подумал: если Нюнс знает, я убью его собственными руками, и ничто меня не остановит. Но в настоящий момент это невозможно, потому что комиссар Нюнс закрыт там, внизу вместе с остальными. Но он был с ними не всегда.

Только…

Нюнс знал. Он только несколько лет назад спустился по шахте, прибыв к ним по поручению правительства Ист–Парка, от самого Йенси.

– Послушайте, мистер Джеймс, — сказал один из бородачей, — позвольте спросить вас, если вы не догадались о том, что война уже закончилась, зачем вы вышли на поверхность? Я имею в виду, что вы не ожидали увидеть здесь ничего другого, кроме сражений, а по телевизору они ведь все время твердят, я точно это помню, что появившихся на поверхности расстреливают на месте…

– С ним это чуть не произошло, — вставил Блэр.

– …из–за мешочной чумы и вонючей усушки, которых в действительности не существует. Эти две заразные болезни — еще одна их подлая выдумка, хотя мы на самом деле выпускали ужасный нервно– паралитический газ. К счастью, советская ракета накрыла химический концерн в Нью–Джерси, где его производили, вместе со всем персоналом. В той зоне, где мы находимся, радиация все еще высокая, хотя вся остальная поверхность Земли…

– Я поднялся на поверхность, — ответил Николас, — чтобы купить искусственную поджелудочную железу. Искусственный внутренний орган. На черном рынке.

– Да нет тут никаких искусственных органов, — сказал Блэр.