смущало то, что некоторые из этих примитивных признаков были свойственны и более крупными челюстям (здесь опять сказалась моя предубежденность!).
На ход моих мыслей повлияли также орудия, которые мы нашли в Хадаре и датировали приблизительно в 2,5 млн. лет. Это была настоящая сенсация, так как никто в мире еще не находил столь древних орудий. Как я должен был интерпретировать этот факт? Ведь я знал, что ученые много лет пытались связать наличие каменных орудий с костными остатками австралопитеков, но им это так и не удалось. С другой стороны, я помнил о Луисе Лики, который нашел в Олдувае каменные орудия, а затем обнаружил и их творца — Homo habilis, отодвинув тем самым и орудия, и древнейшего представителя рода Homo далеко в прошлое, на уровень двух миллионов лет. Если орудия могли изготовляться только людьми, а те, что были обнаружены в Хадаре, имели возраст 2,5 млн. лет, то из этого логически вытекало, что можно найти представителей Homo по меньшей мере такой же древности.
Да, логика в этом была, но и предубежденность тоже. Я пытался с помощью датировок подтвердить свои выводы об ископаемых остатках, хотя последние при ближайшем рассмотрении не давали основания для подобных заключений. Во всяком случае, таков был ход моих мыслей, когда мы с Тимом впервые приступили к тщательному анализу коллекций из Летоли и Хадара. Я был склонен думать, что более крупные челюсти принадлежат самым ранним представителям рода Homo, древнейшим из всех когда-либо найденных. Люси я считал чем-то совсем иным. Тим не был так уверен в уникальности Люси, но он, как и я, считал, что остальная часть коллекции имеет более выраженные черты сходства с Homo. Лишь после тщательного изучения ископаемых остатков мы начали склоняться к другому мнению. Что нам было делать с признаками, которые отличались от соответствующих признаков человека или австралопитеков и выглядели более обезьяноподобными?
Каждый из нас думал про себя над этими вопросами, но вслух не произносил ни слова. Так продолжалось до тех пор, пока мы не приступили к анализу одной из находок с участка 333 —неполного черепа взрослой особи из «первого семейства» под номером AL 333-45. Череп был небольшой, с обезьяноподобным характером прикрепления мускулатуры в затылочной части. Тим внимательно посмотрел на него и произнес:
— Вот уж действительно странная окаменелость. Скажи честно, неужели ты смог бы отнести ее к Homo?
— А ты бы отнес ее к австралопитекам?
Мои слова повергли Тима в замешательство. Он понимал, что, ориентируясь на южноафриканские находки, не мог бы этого сделать.
Я думаю, именно в этот момент на нас снизошло прозрение, и мы оба поняли, что дихотомия Ричарда Лики в данном случае не работает. До того мы с успехом пользовались его таксонами, и вдруг нам стало ясно, что череп 333-45 не соответствует ни одному из них.
— Может быть, что-то третье? — спросил Тим.
Я кивнул головой. Может быть. И едва не добавил, что, вероятно, есть и четвертая разновидность — Люси, но вовремя удержался. Скажу в другой раз. Наши с Тимом дискуссии относительно Люси чаще всего затягивались и ни к чему не приводили.
Да, это была трудная минута. Когда важные идеи начинают будоражить ваш ум, а вы не в состоянии точно сформулировать их, они кажутся вам слишком сложными. Вы пытаетесь найти звено, за которое можно уцепиться, для начала что-нибудь попроще и поменьше. Помнится, я хотел отыскать какой-нибудь проторенный путь методичного анализа, который шаг за шагом привел бы к цели, — многие ученые находят этот способ полезным и утешительным. Может быть, нужна просто какая-то техническая работа, чтобы снять напряжение от тех грандиозных и расплывчатых идей, к которым упорно подталкивают вас окаменелости.
Сейчас я уже не помню, кто из нас предложил для проверки наших рассуждений обратиться к прошлому опыту и вновь пересмотреть знаменитую статью Ле Гро Кларка. Но едва эта мысль была высказана, как мы тотчас ухватились за нее; ведь это позволит нам систематизировать наши коллекции, соотнести их с надежным и верным эталоном.
Что сделал Ле Гро Кларк в 50-х годах? Попытался разобраться в царившей тогда путанице по вопросу о природе австралопитековых. Несмотря на поступление все новых и новых сведений, многие ученые все еще не признавали их гоминидами. Ле Гро Кларк решил раз и навсегда покончить с сомнениями. Он составил список, включавший одиннадцать четких и постоянных различий в строении зубной системы человека и человекообразных обезьян. Затем он рассмотрел костные остатки австралопитековых и показал, что они во всех отношениях сближаются не с обезьянами, а с человеком. Статья Ле Гро Кларка, посвященная сравнительному анализу, явилась заметной вехой в развитии палеоантропологии — она навсегда перечеркнула все сомнения в том, что «бэби из Таунга» и другие южноафриканские австралопитеки были именно гоминидами, а не какой-то своеобразной разновидностью прямоходящих обезьян.
Почему бы и нам, подумали мы, не проделать нечто подобное с нашими находками, чтобы узнать наконец, что они такое? В глубине души я надеялся, что ответ будет — Homo, и мне не придется тратить остаток года на бесплодные споры с Тимом. А он рассчитывал на прямо противоположный результат, который тоже положил бы конец нашим спорам. Мы оба были небеспристрастны. Тим обращал внимание в первую очередь на общие примитивные характеристики, я — на небольшие коренные зубы человекоподобного типа. Один из нас был не прав и должен был расстаться со своим предвзятым мнением.
В середине лета 1977 года мы были готовы приступить к работе. Мы располагали черепами шимпанзе и гориллы, а также превосходной коллекцией муляжей костных остатков южноафриканских австралопитеков. Материалы из Хадара и Летоли были систематизированы и подготовлены для анализа. Нам предстояло ответить на три вопроса:
1. Действительно ли наши находки — нечто новое? Или они слишком похожи на уже известные окаменелости?
2. Если признать их новизну, то как они соотносятся с изученными ранее материалами? Иными словами, какое место им следует отвести на генеалогическом древе?
3. Как мы должны называть их? Мы рассчитывали, что анализ Ле Гро Кларка даст нам ответ на первый вопрос и поможет разобраться со вторым. Решение третьего вопроса целиком зависело от нас.
В самом центре кливлендской лаборатории находится длинный высокий стол, напоминающий буфетную стойку. По вечерам, когда остальные сотрудники отправлялись по домам и лаборатория пустела, мы с Тимом усаживались за него. Было слышно, как за уходящими хлопали двери, и мы легко могли представить себе их путь через бетонное хранилище, похожее на огромную пещеру и до самого потолка заполненное деревянными ящиками, в каждом из которых лежал скелет человека с пометкой: взрослый, подросток, мужчина, женщина. Это была одна из самых больших в мире коллекций скелетов современного человека, собранная за много лет Кливлендским музеем из материалов городского морга. За хранилищем находилось помещение, заполненное клетками, в которых сидели живые ястребы и совы — объект изучения работавших в музее натуралистов. Когда, закончив дела, мы поздним вечером уходили из лаборатории, то тоже шли мимо запакованных в коробки скелетов и запертых в клетки птиц. Ястребы к тому времени уже спали. Они неподвижно сидели на жердочках, нахохлившись и спрятав голову под крыло, отчего казалось, будто у них ее вообще нет. Но совы пристально разглядывали нас своими круглыми желтыми глазами, в которых на воле, когда птица свободна и здорова, сверкает яростный огонь. Месяцы и годы заточения, проведенные в подземелье Кливлендского музея, погасили отблески этого пламени; глаза птиц казались потухшими и безразличными, почти безжизненными. В Эфиопии тоже водятся совы. Своими привычками и внешностью они напоминают североамериканских представителей этой группы пернатых. Птицы, сидевшие в клетках Кливлендского музея, живо напоминали мне о бессонных ночах в Хадаре, когда я, лежа в палатке, слушал их крики, разносившиеся вдоль реки.
Так как крупные хищные птицы эволюционируют очень медленно — едва ли быстрее гоминид, — можно почти наверняка сказать, что три миллиона лет назад по берегам озер и рек и в лесных чащах на территории тогдашнего Афара жили предки сов, чрезвычайно похожие на своих нынешних потомков. Значит, существа, кости которых лежали перед нами в своих мягких поролоновых гнездышках, лишенные живительной пульсации кровеносных сосудов и нервных окончаний, некогда внимали крикам этих птиц и
