было непременно ехать в Эфиопию и заниматься подготовкой следующего полевого сезона. Большая часть ископаемых остатков, найденных в Хадаре, была очищена, и я чувствовал, что настало время приступить к анализу материалов. Тим, как выяснилось, тоже располагал некоторым временем. Он закончил работу над диссертацией и опубликовал статью об ископаемых свиньях, написанную вместе с Харрисом. Зная, что у Тима была коллекция муляжей, сделанных с окаменелостей Летоли, по которым он готовил описания для Мэри Лики, я предложил ему привезти их в Кливленд для тщательного сопоставления с моими находками. Мы должны были проверить наше первоначальное впечатление-посмотреть, действительно ли в обеих коллекциях представлен один и тот же вид гоминид.

До этого времени я не имел возможности как следует ознакомиться с находками из Летоли. Мне казалось, что при детальном сравнении я смогу найти достаточно различий, чтобы разграничить две формы. Максимум, на что я рассчитывал, — это опубликовать совместно с Тимом статью чисто описательного характера и осветить в ней выявленные различия, не делая окончательных выводов относительно возможных эволюционных связей.

Тим приехал и начал выкладывать на стол муляжи. По сравнению с хадарскими находками материалы из Летоли были очень скудны: одна нижняя челюсть довольно хорошей сохранности и тринадцать других фрагментов, среди которых было несколько зубов. Однако даже при этой скудости находок стало очевидно, что костные остатки из обеих коллекций поразительно сходны между собой. В тех случаях, где возможно было прямое сравнение, они выглядели почти идентичными. В течение нескольких дней мы тщательнейшим образом сравнивали материалы из Хадара и Летоли — зуб за зубом, бугорок за бугорком. Это была нелегкая работа. Наконец, я сказал:

— Остатки крупных особей у нас с Мэри одинаковые.

— Именно об этом я и говорил.

— Но только не Люси. Она совсем другая.

— Конечно, другая, потому что она самка. Может быть, мы имеем дело с половым диморфизмом. И потом, не забудь об аллометрии.

— Но подожди-ка…

— Подумай об аллометрии, — повторил Тим.

Аллометрия — это явление, хорошо известное анатомам. Оно состоит в том, что в популяции особей разной величины относительные размеры костей и зубов могут варьировать. У приматов это проявляется особенно четко, причем двояким образом. Самцы не только крупнее самок, у них еще иные пропорции тела. Например, самец павиана — это не просто увеличенная копия самки. У него очень крупные клыки, они намного больше относительно других зубов, чем у любой самки. Если палеонтолог, знакомый с павианами только по коллекции челюстей и зубов, принадлежащих особям женского пола, неожиданно найдет клык самца и отнесет его к иному виду, это можно будет понять. «Да разве для такого огромного зуба, — скажет себе ученый, — найдется место в тех челюстях, которые я видел? Сами челюсти должны быть иной формы».

Эти рассуждения прямо относятся к Люси, потому что ее передние зубы очень малы. Именно по этой причине нижняя челюсть Люси имеет характерную V-образную форму: четыре резца не настолько велики, чтобы требовалось расширение переднего отдела челюстной кости. Челюсти и зубы, найденные Алемайеху, составляют разительный контраст: они не только абсолютно, но и относительно больше, чем у Люси. Если учесть, что рост черепа и челюстей координирован, т. е., несмотря на различия в абсолютных размерах, сохраняются одни и те же соотношения частей, то расширение и округление переднего отдела более крупной челюсти окажется вполне закономерным, поскольку в ней должны поместиться еще более крупные зубы.

Я помню, что я держал в руках челюсть Люси и, пристально глядя на нее, спросил Тима:

— Ты настаиваешь на аллометрии, но почему я должен согласиться с тобой?

— Я вовсе не настаиваю, — ответил Тим, — а просто выдвигаю предположение.

— Не очень-то умное предположение.

— Может быть, и так. Но если разница между Люси и крупными особями только в том и состоит, тогда стоит подумать об аллометрии.

— Хорошо, я о ней подумаю. Я выполнил свое обещание: еще раз тщательно изучил Люси и все-таки отверг мысль об аллометрии. Я был убежден, что в Хадаре существовали два вида гоминид.

В то время я находился под влиянием различных теорий и обстоятельств. О них надо упомянуть, чтобы было ясно, как нелегко палеоантропологу сохранять непредвзятость. Ученый должен быть в курсе всего, что происходит в интересующей его области, и в то же время отдавать себе отчет в своих пристрастиях, а также сознавать, как могут сказываться на его суждениях связи с другими людьми. Абсолютно беспристрастных людей не существует. У каждого, в том числе и у меня, есть свои склонности. Они есть у всякого искателя окаменелостей. Если он интересуется зубами гиппопотама, то будет стремиться найти именно их, и это окажет влияние на его коллекцию, так как он не раз пройдет мимо других вещей, даже не заметив их.

Когда я приступал к анализу ископаемых остатков из Хадара, я находился под сильным воздействием идеи комплексного подхода к изучению и интерпретации стоянок. Это означало, что нужно было привлечь все смежные дисциплины, с самого начала заставить их работать на себя и опираться на них до конца полевых исследований. Я научился этому в Омо у Кларка Хоуэлла. В целом я считаю комплексный подход очень плодотворным и не жалею о том, что стал его приверженцем.

Однако не все мои пристрастия были столь полезны. Каждый, кто занимается поисками гоминид, хочет узнать что-то новое об истоках человеческого рода. Но если имеешь дело с находками возрастом в три миллиона лет, невольно возникает соблазн приурочить возникновение Homo именно к тем временам. И тогда начинаешь выискивать человеческие черты в остатках, относящихся к этой эпохе.

У меня была еще одна несколько странная склонность, которую я постараюсь сейчас объяснить. Я считал, что любая грацильная форма из плио-плейстоценовых отложений, непохожая на южноафриканских грацильных особей, вероятно, относится к роду Homo. Мы с Хоуэллом всесторонне изучили южноафриканские ископаемые находки, и характерные особенности их прочно запечатлелись в моей памяти. Зубы австралопитеков — это в эволюционном плане шаг вперед по сравнению с зубами человекообразных обезьян. Но, будучи ближе к человеческим, они все же отличаются от них по ряду признаков. Во-первых, у австралопитеков очень большие коренные зубы. Некоторые из них по-настоящему массивные — они вдвое больше, чем у современного человека. Во-вторых, слой эмали на этих коренных зубах гораздо толще, чем у нас с вами. И наконец, передние зубы австралопитеков по сравнению с коренными поразительно малы. Все это вы сразу заметите, взглянув на челюсть австралопитека.

Но возьмите одну из челюстей, найденных в Хадаре, и вы не найдете этих отличий, а увидите в среднем небольшие моляры и довольно крупные передние зубы. Это типично человеческие черты. Именно их отметили Мэри и Ричард Лики, когда впервые познакомились с нашими находками. И я не виню их за это. Ричард к тому времени уже решил, как классифицировать окаменелости с берегов озера Туркана. Он разделил их на две группы. В первую вошли все особи с массивными челюстями и молярами, получившие название Australopithecus, во вторую — особи с небольшими челюстями и молярами, представители рода Homo. Приехав в Хадар и увидев наши окаменелости, которые по величине зубов были сходны со второй из этих групп, Ричард не колеблясь отнес их к Homo.

Я не думаю, чтобы мои высказывания хоть в какой-то степени повлияли на суждения обоих Лики относительно коллекции хадарских окаменелостей. Скорее наоборот. Я был новичком в антропологии, Лики же занимались этим делом многие годы. Мэри изучала ископаемые остатки из плио-плейстоцена уже целых сорок лет. Благодаря авторитетному мнению Мэри и Ричарда я настолько укрепился в своих предположениях о природе хадарских гоминид, что стал недооценивать ряд других особенностей в строении их челюстей, которые впоследствии привлекли к себе мое пристальное внимание. Так в мои суждения проникла предубежденность.

В отношении Люси я не колебался. Она была такой необычной, что вопрос о ее принадлежности к роду Homo вообще не мог возникнуть. Слишком миниатюрная, с очень небольшим мозгом и челюстями «неправильной» формы, Люси попросту не была человеком. Ее как будто бы примитивные особенности настолько бросались мне в глаза, что я был склонен считать примитивными и другие черты в строении ее зубной системы, рассматривать их как свидетельства близости не к человеку, а к обезьянам. Меня не