из служащих не возьмет на себя смелость дать мне такую бумагу, и тогда организовал встречу, пригласив на нее директора Отдела древностей, его заместителя, директора музея, главного хранителя и еще одного- двух чиновников. В результате что-то сдвинулось с места, и с согласия министра одному из служащих было поручено написать необходимое мне разрешение.
— Мне бы хотелось получить его сегодня же, — сказал я. — Музей закрывается через несколько часов и будет вновь открыт только после рождества. К тому времени мне нужно быть в США.
— Но я полагаю, что каждая находка должна быть взвешена, — неожиданно сказал один из присутствующих.
Я объяснил, что в этом нет необходимости, что раньше кости никогда не взвешивали и что в музее вообще нет весов. К моему великому облегчению, о взвешивании больше не упоминалось, и я наконец получил долгожданную бумагу. «Пожалуйста, позвоните в музей, что я выехал к ним», — попросил я и помчался туда.
Директор музея, судя по всему, решился выдать мне ископаемые находки, но, на беду, главный хранитель, который должен был проверить их и зафиксировать акт передачи, в тот момент куда-то ушел и никак не возвращался. А между тем приближалось время закрытия музея. Я был на грани отчаяния.
— Когда хранитель вернется, ему придется работать допоздна, — сказал я.
— Я не могу приказывать ему. У него очень трудный характер. Он уйдет домой ровно в шесть, что бы я ни сказал ему.
Была уже половина шестого.
— О боже, — простонал я.
— Мы можем сделать все сами, — сказал директор. — Но только надо спешить, пока не вернулся главный хранитель.
Внезапно мне пришла в голову мысль, что все это подстроено нарочно, что завтра утром меня задержат в аэропорту, конфискуют находки и упекут в тюрьму за похищение национальных сокровищ. Однако я тогда ошибался. Директор изо всех сил старался мне помочь и прекратить волокиту. Я от души поблагодарил его. Уже выходя из дверей с окаменелостями в руках, я заметил в конце зала главного хранителя. Я не остановился и прошел мимо. На следующее утро, обуреваемый самыми мрачными предчувствиями, я приехал в аэропорт, но на таможне встретил только двух одетых в униформу девушек, которые с улыбкой махнули рукой, пропуская меня. Люси и я улетели.
На промежуточной посадке в Париже я вновь прошел таможню. Служащий потребовал показать, что находится в маленьких пакетиках, лежащих в моем чемодане. Я объяснил, что это ископаемые остатки из Эфиопии. «А, это, очевидно, Люси?» — спросил таможенник. Он интересовался антропологией и прочел о Люси в газетах. Собралась порядочная толпа, которая наблюдала, как кости Люси одна за другой выкладывались на таможенную стойку. Я впервые почувствовал огромный интерес, который пробуждала Люси, где бы она ни появлялась. И я понял, что превратился из никому не известного начинающего антрополога в подающего надежды молодого исследователя, находки которого уже могут соперничать даже с открытиями признанной палеоантропологической суперзвезды — Ричарда Лики.
Глава 9
Каков возраст Люси?
Палеонтологическая летопись — это серия локальных поперечных срезов, выхватывающих отдельные моменты времени. Однако площадь этих срезов, как правило, не слишком велика. В одном месте вы можете получить хорошую датировку, в другом — нет. Непрерывные осадочные слои встречаются разве что на дне моря, но нам от этого мало проку.
Морис Тайеб проработал два года, пытаясь составить стратиграфическую колонку отложений Хадара. Это была нелегкая работа. Он нашел окаменевший лавовый поток — слой базальта, возраст которого можно было определить, — но поместил его слишком высоко в своей стратиграфической схеме, над всеми ископаемыми остатками.
Трудность, связанная с расположением базальтового слоя, заключалась в том, что он не доходил до тех мест, где были обнаружены ископаемые остатки. Нам пришлось выяснить взаимоотношения между слоями, после чего оказалось, что базальт на самом деле занимает очень низкое положение, а многие окаменелости были найдены над ним.
Ввиду обилия ископаемых остатков гоминид, собранных наряду с костями различных животных в 1974 году, нас ожидала огромная работа по их очистке, систематизации в соответствии с событиями местной геологической истории и, наконец, описанию. Вообще, характеристика находок — длительный и трудоемкий процесс; он включает неисчислимое множество измерений и запись их результатов. Я проделал все это с челюстями, найденными Алемайеху, но впереди оставалась еще бездна работы. Теперь на меня обрушилась лавина костей Люси — новые горы измерений и описаний. И их нужно было закончить, прежде чем сформулировать четкую научную гипотезу о том, что представляли собой хадарские гоминиды. Решающую роль здесь должен был сыграть их возраст. Мы нуждались в точных, твердо обоснованных датировках, но в тот момент располагали лишь такими цифрами, которые никак нельзя было назвать безупречными. Я рассчитывал, что в этом отношении нам поможет Аронсон, недавно побывавший в Хадаре.
Тайебу посчастливилось найти слой базальта — окаменевший лавовый поток, а также менее мощные слои туфа (вулканического пепла), расположенные выше. Поскольку лава и пепел служат хорошим материалом для определения возраста, мы еще в предыдущий сезон собрали образцы пород и отправили их в Кливленд Аронсону для калий-аргоновой датировки. Пробы туфа из-за сильного выветривания Аронсон счел непригодными; однако базальт, хотя на нем тоже были следы разрушения, оказался вполне подходящим для анализа с помощью сконструированного Аронсоном прибора. Проведя несколько испытаний, Аронсон определил древность базальтового слоя в три миллиона лет с возможной ошибкой в 200 тысяч лет в ту или другую сторону.
Три миллиона лет — это усредненный результат нескольких опытов. Ошибка в 200 тысяч лет отражала различия в результатах отдельных тестов и была слишком велика, чтобы удовлетворить Аронсона. Если бы удалось собрать более чистые образцы лавы, то полученные величины стали бы более однородными и возможная ошибка уменьшилась до 100 или даже 50 тысяч лет. Аронсона заботило не столько уточнение возраста базальтового слоя (хотя это тоже было бы неплохо сделать), сколько разброс в серии тестов, ставивший под сомнение надежность самой выборки. Конечно, породы с течением времени изменяются, но в какой степени? Ответить на этот вопрос Аронсон не мог, так как образцы не были собраны им самим. Он знал только, что изменение породы скорее всего приведет к занижению ее возраста из-за утечки какой-то части содержащегося в ней аргона.
Скальные образцы, даже если речь идет об одних и тех же породах, не похожи друг на друга. Поверхность валуна, подверженная действию воздуха, солнца и дождевой воды с растворенными в ней веществами, может существенно отличаться от его сердцевины. Наружный слой застывшей лавы
