Она снова наполнила мою рюмку. — Допей же этот портвейн.
— Спасибо.
Я не понимала, куда она клонит, но чувствовала себя все более неловко. Что она все-таки имела против меня?
— Ведь ты давно уже не спишь с Робером, не так ли? — спросила она.
— Очень давно.
— И у тебя никогда не было любовников?
— У меня случались... незначительные истории.
— Незначительные истории, — медленно повторила Поль. — А сейчас ты тоже переживаешь какую- нибудь незначительную историю?
Не знаю почему, но я почувствовала себя обязанной ответить, словно надеялась, что правда сумеет обезоружить ее безумие.
— В Америке у меня произошла одна очень важная встреча, — отвечала я. — И начался роман с американским писателем, его зовут Льюис Броган...
Я готова была все рассказать ей, но она остановила меня:
— О! Америка — это так далеко. Я имею в виду Францию.
— Я люблю этого американца, — сказала я. — В мае я поеду к нему. Ни о каких других романах речи быть не может.
— А что говорит об этом Анри? — спросила Поль.
— Анри-то тут при чем? Поль встала со словами:
— Довольно! Прекратим эту игру. Тебе прекрасно известно, что я знаю о том, что ты спишь с Анри. Единственно, чего я хочу, это чтобы ты сказала мне, когда все началось.
— Послушай, — возразила я, — с Анри спала Надин. Надин, а не я.
— Ты бросила его в объятия Надин, чтобы удержать. Я давно это поняла, — сказала Поль. — Ты очень предусмотрительна, но все-таки допустила ошибки.
Взяв свою сумочку, Поль продолжала играть молнией, и я не могла уже оторвать глаз от ее рук. Я тоже встала.
— Если ты так думаешь, — сказала я, — то мне лучше уйти.
— Я угадала правду той ночью в мае сорок пятого, когда вы уверяли, будто потерялись в толпе, — сказала Поль. — Но потом я решила, что это бред: какой идиоткой я была!
— Это действительно был бред, — заметила я. —Ты и сейчас бредишь. Поль прислонилась к двери.
— Давай кончать, — сказала она. — Вы устроили эту комедию, чтобы избавиться от меня или в моих интересах?
— Иди к врачу, — отвечала я, — к Мардрю или к любому другому. Но обязательно пойди и признайся ему во всем: он тебе скажет, что это самый настоящий бред.
— Ты отказываешься помочь мне? — спросила Поль. — О! Я этого ожидала. Не важно. В конце концов, я разберусь во всем и без твоей помощи.
— Я не в силах помочь тебе, ты не хочешь мне верить.
С минуту, показавшуюся мне вечностью, она пристально смотрела мне в глаза.
— Ты хочешь уйти? Они ждут тебя?
— Никто меня не ждет. Но оставаться бесполезно. Она отошла от двери.
— Уходи. И можешь все повторить им: мне нечего скрывать.
— Поверь мне, Поль, — сказала я, протягивая ей руку, — ты больна, тебе надо лечиться.
Она тоже протянула мне руку.
— Спасибо, что пришла. До встречи.
— До встречи, — ответила я.
На следующий день, когда после обеда мы пили кофе, к нам позвонили. То была Клоди.
— Прошу извинить меня: очень невежливо являться вот так, неожиданно. — Голос у нее был взволнованный и исполнен значения. — Я пришла к вам по поводу Поль; мне кажется, с ней что-то неладно.
— В чем дело?
— Поль должна была обедать у меня; в половине второго она не пришла; я позвонила, но в ответ она громко рассмеялась; я сказала, что мы собираемся садиться за стол, а она закричала: «Садитесь за стол! Пожалуйста, садитесь!», продолжая истерично смеяться.
Огромные глаза Клоди блестели от боязливой радости. Я встала.
— Надо зайти к ней.
— Я так и подумала, но только не решилась пойти одна, — сказала Клоди.
— Пойдем вместе! — предложила я.
Через две минуты машина Клоди доставила нас к дому Поль. Сегодня привычная вывеска «МЕБЛИРОВАННЫЕ КОМНАТЫ» казалась мне исполненной зловещего смысла. Я позвонила. Дверь не открылась. Я снова нажала на звонок и долго не отпускала; послышались гулкие шаги по каменной плитке, и появилась Поль; на волосы ее была наброшена фиолетовая шаль; она засмеялась:
— Вас только двое? — Она держала дверь полуоткрытой и глядела на нас злыми глазами. — Вы мне больше не нужны, спасибо.
Она резко захлопнула дверь, и я услыхала, как, удаляясь, она очень громко кричала: «Что за комедия!»
Мы так и остались стоять на тротуаре.
— Я думаю, надо предупредить семью, — сказала Клоди; глаза ее уже не блестели. — В таких случаях это лучшее, что можно сделать.
— Да, у нее есть сестра. — Я колебалась. — Попробую все-таки поговорить с ней.
На этот раз я нажала на первую кнопку, и дверь открылась автоматически; у лестницы меня остановила консьержка; это была маленькая, тщедушная и очень скромная женщина, которая с давних пор вела хозяйство у Поль.
— Вы идете к мадемуазель Марёй?
— Да. С ней, кажется, не все в порядке.
— Вот именно. Я была очень огорчена, — сказала консьержка. — Дней пять, по крайней мере, она совсем ничего не ест, и нижние жильцы говорили мне, что всю ночь она ходит взад-вперед. Когда я убираю у нее, она всегда что-то бормочет вслух: к этому я привыкла; но в последнее время она стала совсем странной.
— Я попробую отвезти ее отдохнуть.
Я поднялась по лестнице, Клоди — следом за мной. На последней площадке было сумрачно; во тьме что-то светилось: большой белый лист, приколотый кнопками к двери. На бумаге печатными буквами было написано: «Светская обезьяна». Я постучала, но напрасно.
— Какой ужас! — сказала Клоди. — Она убьет себя!
Я прильнула глазом к замочной скважине; Поль стояла на коленях перед камином, вокруг нее лежали пачки бумаги, и она бросала их в огонь. Я снова громко постучала.
— Открой, или я велю сломать дверь!
Поль встала и открыла дверь, спрятав руку за спину.
— Чего от меня хотят?
Она снова опустилась на колени перед огнем; слезы струились по ее щекам, из носа текло, она бросала в огонь свои рукописи и письма. Я положила руку на ее плечо, она с ужасом отпрянула.
— Оставь меня.
— Поль, ты немедленно поедешь со мной к доктору. Ты сходишь с ума.
— Уходи. Я знаю, что ты меня ненавидишь. Я тоже тебя ненавижу. Уходи. — Она встала и принялась кричать: — Убирайтесь.
Еще минута, и она готова была завыть. Я направилась к двери и вышла вместе с Клоди.
Клоди телеграфировала сестре Поль, а я позвонила Мардрю, чтобы спросить у него совета, и послала записку Анри. Вечером, во время ужина звонок в дверь заставил нас вздрогнуть. Надин бросилась
