переменил ли ты своего мнения со вчерашнего дня?

— Нет, — ответил Анри. — И не переменю.

— Тебя не заставило задуматься то, как относятся к тебе коммунисты? Анри рассмеялся:

— О! Я задумался. Я много думал. Я только и делаю, что думаю! Скрясин тяжело вздохнул:

— Я надеялся, что ты в конце концов во всем разберешься.

— Да ладно! Не отчаивайся. Я тебе вовсе не нужен, — сказал Анри.

— Ни на кого нельзя положиться, — сказал Скрясин. — Левые утратили свой пыл. Правые ничему не научились. — И мрачно добавил: — Бывают минуты, когда мне хочется уединиться на природе.

— А что тебе мешает?

— Я не имею права, — ответил Скрясин. Он устало провел рукой по лбу: — Как болит голова!

— Хочешь таблетку ортедрина?

— Нет, нет. Мне предстоит встретиться с людьми, со старыми приятелями — это всегда не слишком приятно; так что я не стремлюсь сохранять полную ясность ума.

Наступило молчание.

— Ты собираешься отвечать Лашому? — спросил Скрясин.

— Конечно нет.

— Жаль. Когда ты хочешь, ты умеешь дать отпор. Ответ Дюбрею — это был хороший удар.

— Да. Но правильно ли я поступил? — сказал Анри, вопросительно глядя на Скрясина. — Я все думаю, насколько надежен твой информатор?

— Какой информатор? — спросил Скрясин, проводя рукой по измученному лицу.

— Тот, что уверяет, будто видел удостоверение Дюбрея и его карточку.

— О! — усмехнулся Скрясин. — Его вовсе не существует!

— Не может быть! Ты это выдумал?

— На мой взгляд, Дюбрей — коммунист, и не важно, вступил он в партию или нет; но у меня не было способа заставить тебя разделить мою убежденность, и тогда я немного сплутовал.

— А если бы я согласился встретиться с тем типом?

— Элементарная психология гарантировала мне, что ты откажешься. Анри растерянно смотрел на Скрясина; ему не удавалось даже рассердиться

на него за ложь, в которой тот так непринужденно признался! Скрясин смущенно улыбнулся:

— Ты сердишься?

— У меня в голове не укладывается, как можно делать подобные вещи! — сказал Анри.

— По сути, я оказал тебе услугу, — возразил Скрясин.

— Ты позволишь мне не благодарить тебя, — сказал Анри.

Молча улыбнувшись, Скрясин встал:

— Мне пора на встречу.

Анри долго сидел неподвижно, с застывшим взглядом. Если бы Скрясин не выдумал эту небылицу, что произошло бы? Быть может, случилось бы то же самое, а может, и нет. Во всяком случае, ему невыносимо было думать, что он играл краплеными картами: это вызывало жгучее желание вернуть свой ход обратно. «Почему бы мне не попробовать объясниться с Надин?» — внезапно спросил он себя. Венсан иногда встречался с ней; Анри решил спросить у него о времени их ближайшей встречи.

Войдя в следующий четверг в кафе, где в ожидании сидела Надин, Анри ощутил смутное волнение; между тем он никогда не придавал большого значения суждениям Надин. Анри встал перед ее столиком:

— Привет.

Она подняла глаза и равнодушно ответила:

— Привет.

Казалось, она даже не удивилась.

— Венсан немного опоздает: я пришел предупредить тебя. Могу я сесть? Она, не ответив, кивнула.

— Я рад возможности поговорить с тобой, — с улыбкой сказал Анри. — У нас с тобой свои, личные отношения, и мне хотелось бы знать, означает ли ссора с твоим отцом, что и мы тоже поссорились.

— О! Что касается личных отношений, то мы видимся, только когда встречаемся, — холодно ответила Надин. — Ты не приходишь больше в «Вижиланс», мы практически больше не видимся, так что проблем никаких нет.

— Прошу прощения, но для меня есть, — возразил Анри. — Если мы не ссорились, что нам мешает иногда выпить вместе стаканчик.

— Но и ничто не обязывает, — сказала Надин.

— Насколько я понимаю, мы в ссоре? — спросил Анри. Она ничего не ответила, и он добавил: — Однако ты встречаешься с Венсаном, который разделяет мое мнение.

— Венсан не писал письмо, которое написал ты, — сказала Надин.

— Признайся, — поспешил возразить Анри, — что письмо твоего отца тоже не отличалось любезностью!

— Это не причина. А твое было просто отвратительно.

— Согласен, — сказал Анри. — А все потому, что я был зол. — Он посмотрел Надин в глаза: — Мне поклялись, ссылаясь на доказательства, что твой отец вступил в коммунистическую партию. Я был в ярости, что он скрыл это от меня: поставь себя на мое место.

— Тебе всего-навсего не надо было верить такой глупости, — сказала Надин.

Когда она упрямилась, нечего было надеяться переубедить ее; впрочем, Анри не сумел бы оправдаться, не обвинив Дюбрея: он отступился.

— Так ты сердишься на меня исключительно из-за этого письма? — спросил он. — Или твои дружки коммунисты убедили тебя, что я — социал-предатель?

— У меня нет дружков коммунистов, — ответила Надин. Она устремила на Анри ледяной взгляд. — Социал-предатель или нет, но ты уже не тот, каким был раньше.

— То, что ты говоришь, — глупость, — рассердился Анри. — Я точно такой же.

— Нет.

— В чем же я изменился? И с каких пор? Что ты мне ставишь в упрек? Объяснись.

— Прежде всего, ты посещаешь гнусных людей, — сказала Надин. Она вдруг повысила голос: — Я думала, что ты-то, по крайней мере, хочешь, чтобы помнили; в своей пьесе ты говоришь очень хорошие вещи: что нельзя забывать и прочее. А на самом деле ты такой же, как другие!

— А! Венсан наплел тебе всяких небылиц! — сказал Анри.

— Не Венсан — Сезенак. — Глаза Надин сверкали: — Как ты можешь касаться руки этой женщины! Лично я скорее согласилась бы содрать с себя кожу живьем.

— Я скажу тебе то, что сказал недавно Венсану: моя частная жизнь касается только меня. С другой стороны, вот уже год, как я знаком с Жозеттой: это не я изменился, а ты.

— Я не изменилась; только в прошлом году я не знала того, что знаю теперь; к тому же я доверяла тебе! — вызывающим тоном ответила она.

— А почему перестала? — в ярости спросил Анри. Надин угрюмо опустила голову.

— У тебя иная позиция, чем моя, в деле о лагерях? Это твое право. Но считать меня из-за этого подлецом — не слишком ли? Наверняка таково мнение твоего отца, — сердито добавил он. — Однако обычно ты не принимала все, что он говорит, за истину в последней инстанции.

— Подло не то, что ты рассказал о лагерях; я считаю, что само по себе это допустимо, — спокойно ответила Надин. — Вопрос в том, чтобы знать, зачем ты это сделал.

— Разве я не объяснил?

— Ты привел общеизвестные причины, — возразила Надин. — Но твои личные причины неизвестны. — Она снова устремила на Анри ледяной взгляд: — Все правые превозносят тебя — это неприятно. Ты скажешь, что с этим ничего не поделаешь, и тем не менее это так.

— Но, в конце концов, Надин, не думаешь же ты всерьез, что эта кампания была маневром, чтобы мне сблизиться с правыми?

— Во всяком случае, они с тобой сблизились.