него я буду ощущать тепло, как минувшей зимой. Внезапно я обрадовалась, что Филипп ответил: «нет». Все будет просто. Мы поговорим немного при рассеянном свете какого-нибудь бара; он скажет: «Вы отдохнете у меня». Мы сядем рядом на мексиканское покрывало, я буду покорно слушать Шарля Трене, и Броган обнимет меня. Нас ждет не бог весть какая потрясающая ночь, но он будет счастлив ею, я в этом не сомневалась, и этого довольно для моего счастья. Я легла спать, волнуясь при мысли, что меня ждет мужчина, собираясь прижать к своему сердцу.

Он меня не ждал; в зале никого не было. «Плохое начало». — подумала я, садясь в кресло. Я была явно растеряна и с тревогой говорила себе, что поступила неосмотрительно. «Звонить Брогану или не звонить?» Я одна играла в эту игру и вот теперь оказалась брошенной в безрассудное предприятие, успех которого зависел уже не от меня; все, что я могла сделать, это следить за движением стрелок на циферблате, которые никуда не спешили; такая пассивность испугала меня, и я попыталась успокоить себя. В конце концов, если все обернется плохо, я смогу найти предлог, чтобы завтра же вернуться в Нью- Йорк; в любом случае через неделю скобки будут закрыты: в безопасности привычной жизни я снисходительно улыбнусь своим воспоминаниям, смешным или трогательным. Моя тревога улеглась. Когда я открыла сумочку, чтобы найти в записной книжке номер телефона Брогана, я уже проверила все запасные выходы и была защищена от любых случайностей. Подняв голову, я увидела, что он стоит передо мной^{99}, обволакивая меня целиком своей сдержанной усмешкой. Я была удивлена не меньше, чем если бы на другом конце света встретила его призрак.

— Ну, как дела? — спросил он на своем ужасном французском.

Я встала. Он был более худощав, чем его образ, и глаза у него были живее.

— Все в порядке.

По-прежнему улыбаясь, он приблизил свои губы к моим. Этот публичный поцелуй меня смутил и оставил на подбородке Брогана красное пятно.

— Ну вот, вы испачканы, — сказала я. И, вытерев пятно носовым платком, добавила: — Я прилетела в девять часов.

— О! — вымолвил он тоном упрека, обращенного, казалось, ко мне. — По телефону мне сказали, что первый самолет приземляется в десять часов.

— Они ошиблись.

— Они никогда не ошибаются.

— Во всяком случае, я здесь.

— Вы здесь, — согласился он и сел, я тоже села.

Двадцать минут десятого. Он пришел с опозданием на двадцать минут и на сорок минут раньше. На нем был красивый фланелевый костюм, белоснежная рубашка; я догадывалась, как он в тревоге стоял перед зеркалом, опасаясь ударить в грязь лицом, неумело разглядывая себя, вопрошая свое отражение то довольным, то растерянным взглядом попеременно; он с беспокойством следил за часами, а я предательски уже дожидалась его! Я улыбнулась:

— Мы не станем проводить здесь все утро.

— Нет, — сказал он и, подумав, добавил: — Хотите, пойдем в зоопарк.

— В зоопарк?

— Это совсем рядом.

— И что мы там будем делать?

— Будем смотреть на животных, а они будут смотреть на нас.

— Я приехала сюда не для того, чтобы выставлять себя на обозрение вашим животным. — Я поднялась. — Пойдем лучше в какое-нибудь спокойное место, где я смогу получить кофе, бутерброды и где мы будем смотреть друг на друга.

Он тоже встал:

— Это идея.

Мы были одни в лимузине, уносившем нас к центру города; Броган держал на коленях мою дорожную сумку, он молчал, и снова я почувствовала беспокойство: «Как долго — целых четыре дня с этим незнакомцем; а для знакомства четыре дня — слишком мало».

— Сначала надо заехать ко мне в гостиницу, чтобы оставить вещи, — сказала я. Броган смущенно улыбнулся.

— Вы заказали мне номер?

Он по-прежнему виновато улыбался, однако было в его голосе что-то вызывающее:

— Нет!

— Нет! Я же просила вас по телефону!

— Я не слышал половину того, что вы говорили, — скороговоркой произнес он. — Ваш английский стал еще хуже, чем зимой, и вы строчили как из пулемета. Но это не имеет никакого значения. Мы сдадим вашу сумку в камеру хранения. Подождите меня здесь, — добавил он, когда мы вышли из машины у авиакасс. Он толкнул крутящуюся дверь, и я подозрительно следила за ним. Что означает такая забывчивость — небрежность или хитрость? Безусловно, для него, как и для меня, было ясно, что эту ночь я проведу в его постели; однако меня охватывала паника при мысли, что этим вечером у нас, возможно, не появится истинного желания. А я поклялась себе, что никогда больше не совершу такой ошибки: без желания лечь с мужчиной в постель. Когда Броган вернулся, я нервно сказала:

— Надо позвонить в гостиницу. Я не спала всю ночь; после обеда мне хотелось бы отдохнуть, принять ванну.

— Найти номер в Чикаго очень трудно, — ответил он.

— Поэтому надо попытаться найти его немедленно.

Ему следовало бы сказать: «Вы сможете поехать отдохнуть ко мне». Но он ничего не сказал. И кафетерий, куда он меня привел, вовсе не походил на уютный и теплый бар, который я себе вообразила: он был похож на привокзальный буфет. Бар, где мы очутились затем, тоже напоминал зал ожидания. Неужели весь день мы проведем в ожидании? Чего мы ждали?

— Виски?

— С удовольствием.

— Сигарету?

— Спасибо.

— Пойду поставлю пластинку.

Если бы, по крайней мере, мы могли поговорить спокойно, как раньше! Но Брогану не сиделось на месте: он ходил к стойке за бутылкой кока-колы, опускал жетон за жетоном в автомат для пластинок, покупал сигареты. Когда же наконец я заставила его позвонить, он так долго отсутствовал, что я решила, будто он исчез навсегда. Я определенно ошиблась в своих ожиданиях! Можно было подумать, что он нарочно старается обмануть их; он почти не имел ничего общего с тем человеком, который мне запомнился. Весна растопила твердую глыбу, в которую зима замуровала его; конечно, он не стал ни более миловидным, ни более гибким, однако выглядел почти элегантно, волосы у него были определенно светлые, глаза явно серо-зеленого цвета; на этом лице, показавшемся мне тогда бесцветным, я обнаружила выразительный рот, трепетные ноздри, утонченность, которая приводила меня в замешательство.

— Я ничего не нашел, — заявил Броган, когда снова сел рядом со мной. — В конце концов я обратился в ассоциацию гостиниц. Я должен позвонить туда немного погодя.

— Спасибо.

— Что вы хотите делать теперь?

— А если нам посидеть спокойно здесь?

— Тогда еще виски?

— Хорошо.

— Сигарету?

— Спасибо.

— Хотите, я поставлю какую-нибудь пластинку?

— Нет, прошу вас.

Наступило молчание, потом я начала разговор:

— Я видела ваших друзей в Нью-Йорке.