мальчишки ноги себе режут, когда летом босиком бегают.

       А Малёк благополучно домой прибыл, король и принцесса обрадовались, встретили его с почетом, и в скором времени свадьбу сыграли, богато и весело пировали.

Жил-был в старину один датский король. А как звали короля - никто теперь уже и не помнит. Сказывают только - была у того короля одна-единственная дочка.

       Всем взяла молодая принцесса - и умом, и красотой, и добрым нравом. Только вот беда: печальней ее на всем свете не было. Не засмеется, бывало, принцесса, не улыбнется даже - что хочешь делай!

       День-деньской плачет да горюет, хмурится да куксится. Так и прозвали ее - принцесса Кукса.

       Сам-то король был человек веселый. Однако, глядя на дочь, и он сам не свой стал: брюзжит, ворчит, все-то не по нем. И то сказать: детей у него - одна дочка. Значит, ей и королевой после него быть. А как ей государство доверить, когда она только и умеет, что плакать да вздыхать. Не ровен час - и вовсе от печали умрет!

       Испугался король и объявил: 'Всякий, кто рассмешит принцессу, получит ее в жены и полкоролевства в придачу'.

       Отыскалось тут немало охотников счастья попытать. Как только не потешали они королевскую дочь, как не веселили! И притчи сказывали, и загадки загадывали, и пели, и плясали. А все зря! Принцесса и не улыбнется. Так и отъезжали все женихи со двора не солоно хлебавши.

       До того нагляделся король на эти потехи, до того наслушался разных шуток-прибауток, что ни видеть, ни слышать их больше не мог. А пуще всего надоела ему родная дочка. Как ни веселили ее, как ни потешали, она все плакала да куксилась.

       И вот, чтоб поменьше докучали ему бесталанные женихи, издал король новый указ:

       'Всякий, кто рассмешит принцессу, получит ее в жены и полкоролевства в придачу. А не рассмешит - горе ему! Окунут его в смолу, вываляют в перьях и прогонят с позором со двора'.

       Женихов сразу поубавилось. А принцесса как была, так и осталась Кукса.

       Жил в той самой стране один человек, и было у него три сына: Педер, Палле и Еспер, по прозвищу Настырный.

       Жили они в глуши, так что немалый срок прошел, покуда они про королевский указ прослышали.

       Смекнули тут братья разом: 'Счастье само нам в руки идет. Всего-то и дела - принцессу рассмешить!'

       'Уж я-то в забавах толк знаю',- подумал Педер и тут же собрался счастья попытать. Дала ему мать на дорогу котомку со всякой снедью, а отец - кошелек с далерами.

       Идет Педер путем-дорогою, а как дошел до курганов Ос, что меж Северным морем и Лимфьордом, глядь - идет навстречу ему старушка, бедная, в лохмотьях, саночки за собой волочит.

       - Здравствуй, добрый человек! - говорит старушка.-Не подашь ли хлебца да скиллинг на бедность?

       - Ишь чего захотела старая карга! - обозлился Педер.- Хлеба и денег у меня самого в обрез, а путь еще неблизкий!

       - Не будет тебе пути! - молвила старушка.

       Махнул Педер рукой на старушкины речи.

       'Пусть ее, старая ведьма, болтает!' - подумал они

       Шел Педер, шел, близко ли, далеко ли, пришел наконви на королевский двор и говорит:

       - Зовут меня - Педер, и хочу я принцессу рассмешить.

       Введи его в,королевские покои, стал он королю и ее дочке свое искусство показывать. А умел Педер самые пив тешные на свете песни петь. Крепко он на них надеялся, кие гда в замок шел. Пел он теперь эти песни, пел одну за дркуу гой. А толку - ни на грош! Хоть бы улыбнулась принцесса. Окунули тут Педера в смолу, вываляли в перьях и прогнааив с позором с королевского двора.

       Добрую четверть постного масла извела мать, покуда смолу с Педера смыла.

       'Педеру не повезло, авось Палле счастье улыбнется' - решили старики.

       Собрали они Палле в дорогу. Дала ему мать котомку со снедью, а отец - кошелек с далерами. Отправился и он в путь-дорогу, и ему у курганов старушка с саночками поввстречалась.

       - Здравствуй, добрый человек! - говорит старушка.

       Не подашь ли хлебца да скиллинг на бедность?

       Но и Палле отговорился и ничего ей не дал.

       - Не будет тебе пути! - молвила старушка.

       Махнул рукой на старушкины речи Палле.

       'Пусть ее, старая ведьма, болтает' - подумал он.

       Шел Палле, шел, близко ли, далеко ли, пришел наконяв на королевский двор и говорит:

       - Зовут меня Палле, и хочу я принцессу рассмешите

       Ввели его в королевские покои, стал он королю и ее дочке свое искусство показывать. А умел Палле самые гам тешные небылицы плести. Плетет он, бывало, свои небылям цы, плетет, все кругом, со смеху помирают. Вот и теперь, кия стал он сказывать, сам хохочет, король хохочет, а принцессе только от скуки позевывает.

       Отпотчевали тут Палле так же, как и Педера: окунули в смолу, вываляли в перьях, и вернулся он домой - глядеть жалко.

       А Есперу хоть бы что! Не боится он, что и его участь постигнет. Заладил одно:

       - Пойду на королевский двор принцессу смешить!

       - Эх, дурень ты горемычный! - сказали отец с матерью. - Неужто, по- твоему, ты удачливее братьев? Куда тебе до них! И песни они поют, и небылицы плетут. А с тобой - один грех! Ничего-то ты не умеешь, только на потеху себя выставишь!

       - Этого-то мне и надо! - обрадовался Еспер.

       Отговаривали его старики по-всякому, только Еспер знай свое твердит:

       - Пойду на королевский двор принцессу смешить!

       Махнул рукой на старушкины речи Палле.

       'Пусть ее, старая ведьма, болтает, - подумал он.

       Шел Палле, шел, близко ли, далеко ли, пришел наконяв на королевский двор и говорит:

       - Зовут меня Палле, и хочу я принцессу рассмешить.

       Ввели его в королевские покои, стал он королю и ее дочке свое искусство показывать. А умел Палле самые гам тешные небылицы плести. Плетет он, бывало, свои небылям цы, плетет, все кругом, со смеху помирают. Вот и теперь, кия стал он сказывать, сам хохочет, король хохочет, а принцессе* только от скуки позевывает.

       Отпотчевали тут Палле так же, как и Педера: окунули' в смолу, вываляли в перьях, и вернулся -он домой - глядесгЦ жалко.

       А Есперу хоть бы что! Не боится он, что и его участь постигнет. Заладил одно:

       - Пойду на королевский двор принцессу смешить!

       - Эх, дурень ты горемычный! - сказали отец с матерью.- Неужто, по- твоему, ты удачливее братьев? Куда тебе до них! И песни они поют, и небылицы плетут. А с тобой - один грех! Ничего-то ты не умеешь, только на потеху себя выставишь!

       - Этого-то мне и надо! - обрадовался Еспер.

       Отговаривали его старики по-всякому, только Еспер знай свое твердит:

       - Пойду на королевский двор принцессу смешить!

       Скажешь: 'Тпр-ру!' - они и станут. А тронет кто санки, птичка встрепенется и закричит: 'Чик-чирик! Чик-чирик!' Прикажешь: 'Держи крепче!' - и кто бы ни был в санках - не оторваться ему от них, покуда не скажешь: 'Отпусти!' Приглядывай хорошенько за санками, чтоб их никто у тебя не украл. Уж с ними-то наверняка ждет тебя удача!

       - Спасибо, бабушка, за подарекюЬ-поблагодарил Еспер старушку, уселся в санки - и крикнул: - Чик-чиришь, пташка!

       Понеслись тут санки-самоходы по проселочной дороге словно мчала их пара лихих коней. Глядят люди вслед, ди_ вятся - не надивятся. А Есперу будто и дела нет, будто и не привыкать ему так ездить.

       Мчатся санки по проселочной дороге, не останавливает их Еспер. Лишь поздно вечером повернул он на постоялый двор - ночевать. Санки взял с собой в горницу, привязал их крепко-накрепко к постели. Санки-то резвые да скорые, того и гляди, сбегут!

       Люди на постоялом дворе видели, как лихо подкатил Еспер к воротам, и долго удивлялись такому чуду. Но пуще всех разобрало любопытство трех служанок.

       Очень уж хотелось им самоходные санки разглядеть. И вот ночью, только Еспер заснул, встает одна из служанок и тихонько в горницу пробирается. Подкралась она к санкам, нащупала их, и тут:

       - Чик-чирик! Чик-чирик! - встрепенулась и закричала птичка. Вмиг проснулся Еспер и приказывает:

       - Держи крепче!

       И вот уже служанке от санок не оторваться. Стоит, с места двинуться не может. А Еспер перевернулся на бок и опять заснул.

       Немного погодя прокралась в горницу другая служанка и то лее - хвать санки!

       - Чик-чирик! Чик-чирик! - крикнула птичка. Проснулся Еспер и приказывает:

       - Держи крепче!

       И вот уже вторая служанка с места двинуться не может. А Еспер перевернулся на бок и^снова заснул.

       Служанки на постоялом дворе были одна другой любопытней. Под конец и третья служанка не выдержала, прокралась в горницу и тоже - хвать санки.

       - Чик- чирик! Чик-чирик! - крикнула птичка. Проснулся Еспер и приказывает:

       - Держи крепче!

       Стоят все три служанки, с места двинуться не могут.

       Спозаранку, покуда на постоялом дворе еще не проснулись, выволок Еспер санки на дорогу. И пришлось служанкам, хочешь не хочешь, следом тащиться, а они в одних ночных рубахах!

       - Чик-чирик, птичка!

       И покатили санки по проселочной дороге, а горемычные служанки бегут что есть духу следом. Щеки у них от стыда пылают, слезы градом катятся: в одних рубахах при всем честном народе предстали.

       Ехал Еспер, ехал, попадается ему по дороге церковь. А пастор с пономарем как раз идут туда службу отправлять.

       Увидели они чудной поезд, крестятся!

       Эй вы,