летчик-испытатель Марк Лазаревич Галлай испытывает твердотопливные ускорители на самолете Пе-2, а позднее, в 1946 году, – на В-25.

В 1937 году стартовые ускорители на твердом топливе пробовал установить на бомбардировщике немецкий конструктор Вернер фон Браун, а в 1942 году подобными экспериментами в США занимался Роберт Годдард.

Но ракетный ускоритель – это еще не ракетный двигатель. А Валье понимает: нужен именно двигатель. Он пишет: «…практическая разработка проблемы реактивного движения в приложении к полету вскоре приведет к результатам, которые отодвинут далеко в тень все результаты, достигнутые современными самолетами». Но как раз с практической разработкой, о которой он говорит, дела идут неважно. Те, у кого есть деньги, интересуются не разработкой, а рекламой. В этом смысле Пауль Хейландт, который владел в Бритце установками для производства жидкого кислорода, мало отличался от Фрица Опеля. Разве только денег у Хейландта было поменьше. Когда Макс Валье прельстил его возможностью расширения «дела», промышленник сразу согласился помочь в строительстве двигателя, работающего на жидком кислороде.

Вместе с двумя молодыми инженерами фирмы Хейландта Вальтером Риделем и Артуром Рудольфом он приступает к опытам на довольно примитивном оборудовании: вместо камеры – кусок стальной трубы, тяга измеряется на торговых весах. Валье меняет размеры своей «камеры», режимы впрыска топлива, соотношение горючего (спирт) и окислителя (жидкий кислород) – опыты серьезные, комплексные. Очень быстро – за неделю упорной работы – он увеличивает тягу своего «двигателя» со 130 до 2150 граммов, а вскоре с восторгом пишет: «Сегодня реактивная тяга 28 000 г, 28 килограмм у маленькой камеры сгорания!»

Валье нужны деньги для продолжения работы, а значит, нужна реклама Хейландту. Он решает продемонстрировать свой двигатель журналистам. Вальтер Ридель записал: «17 апреля 1930 г. на территории фирмы Хейландта и 19 апреля на аэродроме Темпельхоф были проведены испытания в присутствии прессы. Испытания прошли очень успешно. Эти даты следует зафиксировать, так как они, несомненно, имеют известное историческое значение.

Ведь при этом впервые в Германии был продемонстрирован ракетный двигатель на жидком топливе и эти дни можно расценивать как начало последующего развития ракет на основе этого вида топлива».

Гордый своей победой Валье рассказывал журналистам об авиационных двигателях будущего, о том, как скоро он перелетит Ла-Манш. Газеты печатали это интервью, но никто не предлагал Валье выгодных контрактов. А деньги были нужны. Поэтому он так обрадовался, когда генеральный директор гигантской нефтяной компании «Шелл» предложил ему построить такой ракетный двигатель, который смог бы сжигать в кислороде вместо спирта парафин. «Шелл» получала доход от бензина, керосина, мазута и сырой нефти, и вот теперь директору захотелось научиться делать деньги из парафина – отхода нефтедобычи. Валье задумывает новую серию экспериментов.

В субботу 17 мая 1930 года Валье допоздна работал на своем испытательном стенде при фабрике Хейландта, отрабатывал запуск двигателя на новом топливе. Парафин, судя по всему, не очень годился для ракетных двигателей. Валье стоял около камеры сгорания, регулируя подачу компонентов. Камера взорвалась, как бомба. Большой осколок стальной трубы ударил прямо в грудь. Макс упал. Из перебитой легочной артерии фонтаном била кровь…

За год до своей гибели Валье писал: «Сомнений нет: пришло время, когда мы можем приступить к полету в мировое пространство с действительными шансами на успех. То, что панцирь земного тяготения нельзя будет преодолеть без больших усилий, – это ясно, как вероятно и то, что это предприятие будет стоить много времени, денег, а быть может, и человеческих жизней. Однако разве из-за этого мы должны от него отказываться?»

Макс Валье стал первой жертвой космонавтики, первый могильный холм вырос у обочины дороги на космодром, строительству которой он отдал столько сил в своей короткой жизни…

Следующим был Рейнгольд Тилинг. Весной 1931 года в окрестностях немецкого городка Оснабрюке он продемонстрировал полутораметровую пороховую ракету собственной оригинальной конструкции. После вертикального подъема, когда весь пороховой заряд ракеты выгорал, из ее боков выдвигались крылья, и ракета плавно планировала на землю. Воодушевленный успехом, Тилинг строит новые модели. Ночью 11 октября 1933 года Тилинг со своими сотрудниками – лаборанткой Ангеликой Буденнбемер и Фридрихом Куром прессовали 18-килограммовые пороховые шашки. Шашка разорвалась в прессе, похоронив всех троих под руинами лаборатории.

Праздники межпланетной мечты кончились. Начинались суровые будни ракетной техники. Еще никто не погиб, когда Циолковский написал: «…только путем многочисленных и опасных опытов можно выработать систему межпланетного корабля». Вот и наступило время этих многочисленных и опасных опытов.

Окончился прекрасный и плодотворный романтический период в жизни немецких энтузиастов межпланетных полетов. В конце 1933 года ватага здоровых парней в серо-голубой форме отрядов СА заявилась на Ракетенфлюгплац, и парни эти попросили энтузиастов выметаться: ракетодром отныне превращался в учебный плац. Увлеченные своими опытами, ракетчики не сразу поняли, что произошло тогда в их стране. А произошла трагедия, по сравнению с которой взрывы в лабораториях – пустяк. Произошла трагедия не личная, а трагедия всего немецкого народа: к власти пришел Адольф Гитлер.

В 1966 году американский журнал «Форчун» опубликовал большую статью о космических исследованиях в Советском Союзе. Была в этой статье одна такая язвительная фраза: «Идея о том, что будущее человека – вне его родной планеты, – нечто такое, о чем никогда не думали Маркс или Ленин, но она сильно очаровала советский ум».

Да, в трудах В. И. Ленина нет упоминаний о космических исследованиях и ракетостроении. Но вопросы эти, такие далекие тогда от каких-либо форм реального их разрешения, интересовали Владимира Ильича, и он думал о них.

«После Октябрьской революции в нашей стране уделялось громадное внимание развитию науки и использованию ее результатов в практике, – писал президент Академии наук СССР академик Мстислав Всеволодович Келдыш. – Коммунистическая партия, Советское правительство, лично В. И. Ленин проявляли огромную заботу о науке и ученых, оказывали всемерное содействие их работе».

Из бесед Владимира Ильича Ленина с художником А. Е. Магарамом, написавшим в Швейцарии его портрет, мы узнаем, что Ленина занимали идеи множественности миров, населенных разумными существами. Магарам записал такие слова Ленина:

«Возможно, что, в зависимости от силы тяготения данной планеты, специфической атмосферы и других условий, эти разумные существа воспринимают внешний мир другими чувствами, которые значительно отличаются от наших чувств…»

В декабре 1920 года в кулуарах VIII съезда Советов Ленин снова говорит о космических полетах. Е. Драбкина вспоминала, что в этой беседе Ленин убеждал своих слушателей в безграничной технической мощи людей Земли, в возможности установления межпланетных связей.

Дерзость идей ракетоплавания, смелость в постановке научно-технических задач, которые и сегодня можно назвать сложнейшими, были сродни эпохе, самому духу нового, победившего строя. Это очень субъективно, но, когда я слышу песню «Мы кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи…», я вспоминаю цандеровский лозунг: «Вперед, на Марс!» Разумеется, никто тогда не представлял и десятой доли трудностей дороги к звездам, но в этих словах я вижу оптимизм революции.

Сама природа новой техники была близка природе нового государства, отвечала его новаторскому духу. Это хорошо видно на примере истории создания и развития Газодинамической лаборатории – первого исследовательского центра по ракетной технике в Советском Союзе.