даже одержанная приемным сыном принцепса, отныне всегда приписывалась самому принцепсу. Из захваченного оружия был сооружен трофей[42], на котором были написаны названия побежденных племен.^{280}

Приведенные в ярость этим символом своего поражения, германцы принялись нападать на римскую колонну во время ее возвращения. Арминий снова собрал армию и занял позицию на пути, по которому должны были следовать римляне, около вала, которым ангриварии отгородились от херусков. По обе стороны от узкой влажной равнины шли леса и болота. Германская пехота спряталась за валом, а кавалерия расположилась дальше в лесу, приготовившись напасть на римскую колонну с тыла.

Римлянам было известно о присутствии врага, и Германик решил, что еще одно крупное сражение будет ему только на руку. Римская кавалерия была оставлена прикрывать открытый участок, а пехота разделена на два отряда. Один должен был напасть на вал, а другой на лесистый участок возле главной дороги. Атаку на вал возглавил сам командующий, рассудив, что здесь бой будет самым трудным.

Первая попытка взять вал не принесла большого успеха. Римляне понесли немалые потери, пытаясь взобраться на земляную стену. Германик приказал им отступить, а затем велел пращникам и лучникам обстреливать защитников. К атаке подключили «скорпионы», которые метали снаряды на куда большее расстояние, чем луки и пращи. А силы их ударов не выдерживали ни щиты, ни доспехи. Так удалось поразить самых заметных воинов на валу. После этого защитники не смогли дать эффективный отпор (лучники, судя по всему, были редкостью в германских армиях), и со второй попытки вал удалось захватить.

Германик возглавил две преторианские когорты, когда римляне атаковали лес после этого прорыва. Он снял с себя шлем, чтобы его солдатам было легче узнать своего полководца. Сражение было ожесточенным, но римлянам, вероятно, легче было действовать в условиях ограниченной видимости в лесу, чем их противникам, которые не могли должным образом использовать свое превосходство в численности. К тому же Арминий действовал в этот раз довольно вяло. Тацит полагает, что это могло быть следствием ранения, полученного вождем в предыдущем бою. Ближе к концу дня Германик отвел один легион и велел солдатам сооружать лагерь. Враг снова понес очень тяжелые потери, и был воздвигнут еще один трофей — для того, чтобы увековечить память об этой победе.^{281}

Лето уже близилось к концу, и пора было возвращаться на зимние квартиры. Основная часть римской армии ушла тем же путем, что и явилась в земли херусков. Солдаты сели на корабли и поплыли вдоль побережья Германского моря. Сильный шторм разметал флот и прибил несколько кораблей к побережью Британии. Часть судов была потоплена. По возвращении — был момент, когда Германик остался лишь с одним кораблем и высадился на территории союзного племени хавков — командующий быстро организовал несколько карательных экспедиций, чтобы показать, что римская армия не утратила своей мощи. Хатты и марсы снова подверглись нападению, набег на последних привел к возвращению еще одного орла, захваченных у легионов Вара.^{282}

В конце 16 г. Тиберий вызвал Германика обратно в Рим, где молодой полководец отпраздновал триумф в честь победы над германцами. Двум когортам преторианской стражи было приказано встретить его в полной парадной форме, но Германик был так популярен, что в итоге все девять когорт преторианцев настояли на своем участии в церемонии в знак уважения к Германику.

Тацит утверждает, что Германик попросил продлить его командование еще на один год, чтобы окончательно разгромить германцев. Возможно, это был всего лишь нарочно пущенный слух, чтобы лишний раз подчеркнуть, что Рим мог бы с легкостью добиться полной победы, если бы только захотел этого. Как бы то ни было, в Германию победитель Арминия не вернулся, а был послан в Сирию, чтобы контролировать ситуацию в восточных провинциях, где, казалось, могли в тот момент возникнуть проблемы с парфянами из-за Армении.

Нельзя сказать точно, как относился Тиберий к своему приемному сыну. Ходили слухи, что он завидовал ему как потенциальному сопернику, помня предложения солдат во время бунта в 14 г. сделать популярного молодого полководца императором. Демонстративная забота Агриппины о солдатах, а также то, что родители одевали своего сына Гая в миниатюрную военную форму, — все эти действия могли в глазах Тиберия казаться попытками подорвать верность легионов. Говорили, что наместнику Сирии Гнею Кальпурнию Пизону Тиберий приказал следить за Германиком и во всем мешать ему. Между наместником и племянником императора, несомненно, имелись трения, которые закончились отставкой Пизона.

Вскоре Германик заболел и умер. Ходили слухи, что он был отравлен, и молва обвиняла в этом Пизона и даже Тиберия. Пизон попытался снова вступить в свою провинцию и возобновить командование. Он собрал войска, но был разбит. Позднее он предстал перед судом в сенате и в конце концов совершил самоубийство, незадолго до того как был оглашен обвинительный приговор. Горе народа при известии о смерти Германика было искренним и напоминало исступление, что еще раз подтвердило огромную привязанность к молодому полководцу. Его прах был с почестями привезен в Рим.^{283}

Завидовал или нет Тиберий Германику, и был ли последний действительно убит, точно установить теперь невозможно. Но вскоре принцепс отправил в изгнание Агриппину, где ее уморили голодом, а двух ее старших сыновей казнил (одного из них отравили, другой недолго прожил в изгнании, и также был убит). Режим Августа рядился в одежды традиционной республики, но это была одна только видимость. С самого начала принципат по сути своей был монархией, и не так уж много найдется монархов, которые не подозревают своих подданных в желании узурпировать власть и не ищут в своем окружении соперников, настоящих или мнимых. В Риме репутация императора в значительной степени основывалась на победах его армий, но при этом было необходимо, чтобы никто, даже близкий родственник, не смел покрыть себя громкой военной славой. Изменившиеся условия принципата предоставили нескольким членам императорской семьи большие возможности на военном поприще в молодом возрасте, но не избавили их полностью от подозрений в кознях против императора.

По странному совпадению одновременно с Германиком в 19 г. погиб его великий соперник Арминий. Он был убит собственными вождями, когда они посчитали, что он приобрел слишком большую власть. Ранее в том же году Тиберий отклонил предложение одного из знатных херусков убить Арминия, заявив, что Рим не нуждается в применении таких бесчестных приемов.

Победы Германика, безусловно, считались достаточным возмездием за разгром в Тевтобургском лесу, и германский военачальник больше не рассматривался Римом в качестве возможной угрозы. Хотя нередко в прошлом войны — например, война против Югурты — заканчивались актами подобного вероломства. Власть вождей в их племенах всегда была ненадежной, и, возможно, Тиберий надеялся, что Арминия устранят в любом случае, как в конце концов и случилось. Арминий добился успеха в том, в чем другие, в том числе и Верцингеториг, потерпели неудачу, он восстал против Рима и не был побежден. Историк Тацит воздал ему должное в начале II века, произнеся вполне заслуженные слова: