представлял в их глазах Америку. А полковник Робинс — другое дело… Все русские видели в полковнике Робинсе истинного представителя Америки…
И снова вопросы, бесконечные вопросы. Внешне безобидные, но за каждым — ловушка. Иногда неприкрытая, в зависимости от «тонкости» вопрошающего.
Сенатор Кинг снова возвращается к документу о представлении Луизе прав дипкурьера.
— Следовательно, вы возвратились в Америку как официальный посланец большевиков?
Луиза пытается рассказать о разрухе, о том, что недостаток продовольствия в России объясняется не Советской властью, а долгой войной. Это сенаторов не интересует. Им нужно другое.
Луиза не только отвечает на вопросы, она пользуется малейшей возможностью, чтобы высказать свою точку зрения, — как-никак в зале присутствуют журналисты, возможно, что хоть что-то из сказанного ею появится в газетах. Как американка, убежденная в праве всех народов на самоопределение, она резко высказывается против интервенции.
— Мы должны отозвать войска из России, так как установление дружественных отношений явилось бы благом для обеих стран.
Это уже нетерпимо. С угрозой в голосе Нельсон перебивает Луизу:
— Хотите ли вы, чтобы большевистская власть утвердилась в России?
И снова бесконечные, тупо повторяющиеся вопросы о «красном терроре». Вопросы только по форме, а по существу — попытки заставить свидетельницу подтвердить белогвардейскую клевету на Советскую власть. Луиза не поддается на провокации. Она напоминает сенаторам, что и американцы завоевали независимость путем вооруженной революции против английского короля и не смущались, когда нужно было уничтожать реакционеров.
Беседа переходит на пресловутый «закон о национализации женщин», якобы существующий в России. И тут все почтенные сенаторы оживляются. На Луизу сыплется град вопросов, главным образом касающихся пикантных подробностей. Любопытство уважаемых джентльменов к «клубничной» теме переходит за грани приличия С чувством собственного достоинства Луиза заявляет: «закон» — фальшивка, выдуманная анархистами, Советская власть уважает, и не на словах, а на деле, права женщин. Она рассказывает, что женщины в России пользуются равными правами с мужчинами, получают ту же плату за ту же работу, имеют отпуск по родам. Она говорит о женщинах, занимающих видное положение в партии большевиков и Советском государстве, напоминает, что в Конгрессе США только одна женщина и неизвестно, когда появится вторая.
— В Америке существует предубеждение против России: все, что делают русские, у нас объявляется преступным и аморальным. Вот против этого я и хотела заявить свой решительный протест.
Это заявление не встречает ни малейшего понимания со стороны комиссии. Следуют новые вопросы.
Сенатор молчит…
Луиза Брайант говорит о свободе печати в России, о позоре интервенции, о диктатуре пролетариата, о советской демократии.
Заседание подходит к концу. Луиза произносит свои заключительные слова:
— Я считаю Советское правительство настоящим правительством России. Русские хорошо относятся к Америке, и мы не должны вмешиваться в их дела.
В тот же день после обеденного перерыва комиссия приступила к допросу Джона Сайласа Рида. Его подводят к присяге, и тут — первое замешательство. Рид отказывается принести присягу. Причины? Во- первых, он не принадлежит к какой-либо религии; во-вторых, он привык, что его честное слово — достаточная гарантия. Сенаторы бесятся, хотя в душе каждый из них понимает, что присяга еще ни разу не смутила ни одного лжесвидетеля.
Джек остается невозмутим. Он помнит другую присягу: торжественную клятву перед III съездом Советов отдать все свои силы делу борьбы за социализм. Этот допрос — тоже борьба. Рид к нему готов, он знает, что и о чем будет говорить. Разумеется, не этим людям, осмелившимся судить большевизм, а для стенограммы, для очередного тома протоколов сенатской комиссии, который попадет во все библиотеки страны.
Бесконечные идиотские вопросы о его происхождении (сенаторам не к чему придраться. Джек — чистокровный американец из старой, вполне добропорядочной семьи), о поездках на фронты, о путешествии в Россию. Затем:
