друга и покровителя. Публичная и даже пристрастная благосклонность Филиппа к приверженцам новой религии и его неизменное уважение к служителям церкви придавали некоторый вид правдоподобия возникшему в его собственное время подозрению, что сам император перешел в христианство¹²⁷), и давали некоторые основания для выдуманной впоследствии басни, будто он очистился исповедью и эпитимией от преступления, которое он совершил, умертвив своего невинного предместника¹²⁸).

Вслед за падением Филиппа и переменой повелителя была введена новая система управления, столь обременительная для христиан, что их прежнее положение, даже то, в котором они находились со времен Домициана, казалось обеспечивавшим их полную свободу и безопасность в сравнении с теми строгостями, которым их подвергали во время непродолжительного царствования Деция¹²⁹): Добродетели этого государя едва ли дозволяют нам допускать предположение, что он действовал под влиянием низкой ненависти к любимцам своего предместника; более основательно предполагать, что, заботясь вообще о восстановлении чистоты римских нравов, он пожелал избавить империю от того, что он осуждал как новое и преступное суеверие. Епископы самых значительных городов шли отняты у своей паствы или изгнанием, или смертной казнью, а бдительность должностных лиц в течение шестнадцати месяцев не допускала римское духовенство до новых выборов, так что между христианами возникло убеждение, что император охотнее допустит пребывание в своей столице какого-нибудь конкурента на верховную власть, нежели пребывание епископа ^1Э6). Если бы можно было допустить, что проницательность Деция усмотрела гордость под личиной смирения или предвидела, что из притязаний на духовную власть может мало-помалу возникнуть светское владычество, то нам не показалось бы удивительным, если бы он считал преемников Св. Петра за самых страшных соперников для преемников Августа.

Управление Валериана отличалось легкомыслием и непостоянством, несовместимыми с серьезными обязанностями римского цензора. В начале своего царствования он превосходил своим милосердием тех императоров, которых подозревали в привязанности к христианской религии, а в последние три с половиной года он подпал под влияние министра, преданного египетским суевериям; тогда он усвоил принципы своего предместника Деция и стал подражать его строгостям¹³¹). Возведение на престол Галл иена, увеличив-_т<м> бедствия империи, возвратило церкви внутреннее спокойствие, и христиане получили право свободно исповедовать свою религию благодаря эдикту, который был адресован к епископам я был составлен в таких выражениях, что как будто признавал за этими церковными сановниками официальный и публичный характер¹³²). Хотя старые законы и не формально отменены, они стали выходить из употребления, и (за исключением только некоторых враждебных намерений, которые приписывались императору Аврелиану)¹³³) последователи Христа провели более сорока лет в таком благосостоянии, которое было для их добродетели гораздо более опасно, чем самые тяжелые угнетения, испытанные во время гонений.

Пример Павла Самосатского, занимавшего в Антиохии архиепископский престол в то время, как восток находился под властью Одената и Зенобии, может служить иллюстрацией для условий и характера того времени. Богатство этого прелата было достаточным доказательством его преступности, так как оно не досталось ему по наследству от предков и не было приобретено честным трудом. Павел смотрел на служение церкви как на очень выгодную профессию¹³⁴). Его управление церковью было продажное и хищническое; он часто вымогал приношения от самых богатых между верующими и присваивал себе значительную часть общественных доходов. Благодаря его гордости и роскоши христианская религия сделалась отвратительной в глазах язычников. И зала состоявших) при нем совета, и его трон, и великолепие, с которым он показывался публике, и толпа просителей, старавшихся обратить на себя его внимание, и множество писем и прошений, на которые он диктовал ответы, и непрерывная суматоха, в которую его вовлекали деловые занятия, - вся эта обстановка была более прилична для гражданского сановника¹³³), нежели для смиренного епископа первобытной церкви. Когда Павел говорил с кафедры проповедь к народу, он подражал фигурному языку и театральным жестам азиатских софистов, а собор оглашался громкими и самыми нелепыми похвалами его божественному красноречию. К тем, кто не подчинялся его власти или не хотел льстить его тщеславию, антиохийский прелат был дерзок, взыскателен и неумолим; но он ослаблял узы дисциплины и расточал сокровища церкви в пользу подчиненного ему духовенства, которому было дозволено подражать своему начальнику в удовлетворении всех чувственных влечений, так как Павел без всяких стеснений предавался наслаждениям изящной кухни и поместил в епископском дворце двух молодых и красивых женщин, которые были постоянными его собеседницами в часы досуга¹³⁶^.

Несмотря на эти скандальные пороки, если бы Павел Са-мосатскнй сохранил православную веру в чистоте, его господство над столицей Сирии окончилось бы не иначе как вместе с его жизнью; а если бы случилось какое-нибудь гонение, он, может быть, возвысился бы одним актом мужества на степень святого и мученика. Но некоторые легкие и мелочные заблуждения касательно учения о св. Троице, которые он неблагоразумно усвоил и упорно отстаивал, возбудили в восточных церквах негодование и религиозное рвение¹³⁷). От Египта и до Евксинского Понта все епископы восстали и пришли в движение. После того как собирались несколько раз соборы, писались разные опровержения, произносились отлучения от церкви, то принимались, то отвергались двусмысленные объяснения, то заключались, то нарушались разные договоры, Павел Самосатский был наконец лишен епископского звания по приговору семидесяти или восьмидесяти епископов, которые собрались для этой цели в Антиохии и, не обращая внимания на права духовенства и народа, назначили ему своей собственной властью преемника. Явная неправильность такого образа действий увеличила число приверженцев недовольной партии, а так как Павел, не чуждавшийся придворных интриг, сумел приобрести милостивое расположение Зенобии, то он в течение более четырех лет удерживал за собой и епископский дворец, и епископское звание. Победа Аврелиана изменила положение дел на востоке, и обеим борющимся партиям, клеймившим одна другую названиями раскольников и еретиков, было или приказано, или дозволено защищаться перед трибуналом победителя. Этот публичный и весьма странный суд служит убедительным доказательством того, что существование, собственность, привилегии и внутреннее управление христиан признавались если не законодательством, то по меньшей мере должностными лицами империи. От Аврелиана, как от язычника и воина, едва ли можно было ожидать, что он войдет в обсуждение вопроса, чьи мнения, Павла или его противников, более согласны с истинными принципами православной веры. Однако его решение было основано на общих принципах справедливости и здравого смысла. Он признал итальянских епископов за самых беспристрастных и

_CTMnt почтенных судей для раэбора споров между христианами, н, лишь только узнал, что они единогласно одобрили ртдши». собора, он согласился с их мнением и немедленно дал приказание, чтоб у Павла было отнято мирское имущество, принадлежавшее той должности, которой он был законным образом лишен по приговору своих единоверцев. Но, иупям» справедливость Аврелиана, мы не должны упускать из виду его политического расчета: чтоб восстановить и упрочить зависимость провинций от столицы, он не пренебрегал ничем, что могло привязывать к Риму интересы или предрассудки какой-либо части его подданных*³⁸).

Среди частых переворотов, потрясавших империю, христиане не переставали процветать в мире и благоденствии, и, несмотря на знаменитую эру мученичества, начало которой ведут с восшествия на престол Диоклетиана¹³⁹), новая система управления, введенная и поддержанная мудростью этого монарха, отличалась мягким и самым либеральным духом религиозной терпимости в продолжение более восемнадцати лет. Ум самого Диоклетиана был менее годен для спекулятивных исследований, нежели для деятельных занятий войной и управлением. Его осмотрительность внушала ему нерасположение к каким бы то ни было обширным нововведениям, и, хотя по своему характеру он был мало доступен религиозному рвению или энтузиазму, он всегда поддерживал установленное обычаями уважение к древним божествам империи. Но две императрицы, его жена Приска и его дочь Валерия, имели более свободного времени для того, чтоб вникнуть с большим вниманием и уважением в истины христианства, которое во все века сознавало важность услуг, оказанных ему женским благочестием¹⁴⁰). Главные евнухи Лукиан¹⁴¹) и Дорофей, Горгоннй и Андрей, состоявшие при Диоклетиане, пользовавшиеся его милостивым расположением и заведовавшие его домашним хозяйством, охраняли своим могущественным влиянием принятую ими веру. Их примеру следовали многие из самых важных дворцовых офицеров, которые, сообразно с обязанностями своей должности, заведовали или