хлестнул воздух. Высота четыреста метров. Мы приготовились к прыжку. Три частых гудка — это значит «Пошел!». И мы, как горох из мешка, один за другим вывалились из дверей самолета и через двадцать пять секунд были уже на земле… Два дня отдыхали на базе бригады «Дяди Коли», а четырнадцатого мая выступили на соединение с вами. В пути встретились с вашей группой, — закончил Козлов.

Комиссар попросил Козлова рассказать, как живет Москва, как трудятся советские люди…

Козлов стал рассказывать. Партизаны, затаив дыхание, слушали и радовались, что рабочим удалось эвакуировать ценнейшее оборудование фабрик и заводов из районов, занятых противником. Партизаны долго расспрашивали Козлова о «катюшах», о новых танках, самолетах. Партизаны-москвичи опасались, нет ли разрушений в столице, и называли улицы, даже дома.

— Теперь уже гитлеровская авиация не осмеливается показываться над Москвой, — закончил свой рассказ Александр Козлов.

Мы решили, что вновь прибывшие товарищи должны провести беседы с крестьянами, и утром они вместе с нашими партизанами и комиссаром отправились по деревням.

К полудню в лагерь вернулся Меньшиков.

— Задержали немецкого полковника и офицера-летчика, — доложил он.

— Где?

— В деревне. Приехали они на грузовой машине вместе с женщинами и двумя детьми. Полковник, насколько я понял, требует, чтобы его отвели к командиру.

— Поезжай и привези его, — сказал я.

Меньшиков вскочил на коня и поскакал обратно. Я нашел Карла Антоновича, и мы вышли за линию лагеря.

Спустя некоторое время послышался гул мотора, а вскоре показалась и машина. На ступеньках кабины по обеим сторонам с автоматами в руках стояли Леоненко и Назаров. Я поднял руку, и машина остановилась. Открылась дверца, вышел немецкий полковник. Он был в новенькой форме.

— Гутен таг, камараден! — приложил он руку к фуражке.

С другой стороны кабины вылез с автоматом через плечо капитан немецкой авиации. Он также по- военному отдал честь. Карл Антонович сказал им, что я командир отряда. Летчик молча отдал автомат. Полковник начал снимать с себя пистолет, его примеру последовал и летчик.

Я спросил, что они намерены делать. Добрицгофер перевел мой вопрос и, сразу же повернувшись ко мне, сказал:

— Они больше не хотят воевать за Гитлера и поэтому сдают оружие.

— Передай, что тех, кто добровольно переходит на нашу сторону, мы не обезоруживаем, — сказал я.

Карл Антонович перевел, а я наблюдал, какое впечатление произведут на них мои слова. Я с расчетом оставил им личное оружие, чтобы они больше верили нам. Два немца, вооруженные пистолетами, все равно опасности для нас не представляли.

Слушая Карла Антоновича, полковник становился спокойнее. Своими тонкими пальцами он сжал мою руку и начал что-то быстро говорить, но, вспомнив, что я не понимаю по-немецки, повернулся к Добрицгоферу.

— Полковник говорит, что не ошибся, веря в советских людей. Он благодарит вас за доверие, — переводил Карл Антонович.

Полковник и летчик слегка поклонились. Полковник опять начал говорить и показал на кабину машины. Только теперь я увидел двух смуглых женщин. Одна из них была очень красива. Там же были два взъерошенных малыша.

— Полковник говорит, что привез двух женщин-евреек и надеется, что партизаны их приютят, — сказал Карл Антонович.

В знак согласия я кивнул головой и пригласил всех в лагерь.

Партизаны подходили поближе, рассматривая неожиданных гостей.

Мы расположились в шалаше. Добрицгофер спросил, не хотят ли немцы пообедать. Они отрицательно покачали головами. Полковник достал свои документы и начал рассказывать.

Ему в 1943 году исполнилось сорок пять лет. Его отец был офицером. Сам он участник первой мировой войны на русском фронте; потом кончил военную академию. До осени 1942 года руководил в Гамбурге противовоздушной обороной, потом был переведен в Минск на ту же работу. В Минске ему пришлось побывать в Тростенецком лагере смерти, видеть массовые казни, и он понял, что является слепым орудием преступников. Начал искать выход. Как начальник противовоздушной обороны он имел доступ всюду. Зайдя в гетто, он встретил там свою гамбургскую знакомую Эльзу. Она призналась ему, что хочет бежать к партизанам, и попросила его помощи. Она говорила с ним столь откровенно потому, что знала его близко и верила, что он не выдаст. И он, конечно, не выдал ее СД. Но сначала запретил ей и думать о бегстве.

— Спроси полковника, почему он не разрешал ей бежать к партизанам, — попросил я Добрицгофера.

Карл Антонович перевел мой вопрос.

Полковник ответил, что боялся. Думал, партизаны убьют ее. Но когда над Эльзой и ее сестрой нависла угроза расстрела, полковник решился любой ценой спасти их.

— Почему он спас их? Ведь фашисты тысячами расстреливают евреев, — спросил я.

Когда Добрицгофер перевел мои слова, полковник покраснел. Он пояснил, что не является нацистом и их человеконенавистническая идеология ему чужда. Он сказал, что любит Эльзу и поэтому решил спасти ее.

Я поинтересовался, как он познакомился с летчиком.

Летчик кратко рассказал. Ему дали задание разбомбить деревню, но, разведав, что там нет военных объектов, он прилетел с бомбами обратно. Командир подразделения назвал его ослом и отправил в Минск на расследование. Летчик рассказал об этом полковнику, и они долго откровенно говорили друг с другом.

— Как они выехали из Минска? Пусть подробно расскажут, — сказал я Карлу Антоновичу.

Полковник рассказал.

Узнав, что эсэсовцы готовятся к погрому, они решили действовать. У полковника был шофер, которому он мог довериться, но тот находился в командировке. Тогда он вызвал дежурную машину, пригласил из подразделения летчика, и они оба поехали в гетто. Там взяли женщин и детей, и машина выехала на шоссе.

Шофер оказался членом гитлеровской организации молодежи. Он начал было предупреждать об опасной близости партизан, но полковник приказал ему молчать и ехать дальше. Как только машина свернула с шоссе на проселочную дорогу, шофер бросил руль и пытался бежать. Тогда полковник пристрелил его, сам сел за руль, и они приехали в деревню, где их и задержали наши разведчики.

Летчик рассказал, что его брат, майор, служит начальником снабжения соединения, находящегося на орловском направлении. Брат нацист. На мой вопрос, знает ли он, где находятся военные склады, летчик сообщил, что может их показать на карте, так как не раз бывал там.

Я показал немцам на отведенный для них шалаш и отпустил их. Затем позвал Малева и приказал организовать охрану, но так, чтобы не бросалось немцам в глаза. Потом пригласил женщин. Сначала они сильно волновались, но вскоре успокоились, а через некоторое время один из мальчиков уже забрался к Карлу Антоновичу на колени. Женщины рассказали то же, что и офицеры. Затем, помолчав, Эльза заговорила особенно горячо и быстро.

— Что она говорит? — спросил я Карла Антоновича.

— Она сказала, что полковник культурный и очень хороший человек, что она знает его с детства, что в его семье нет ни одного нациста. Она беспокоится, не будут ли партизаны мстить близкому ей человеку.

— Ничего ни с ним, ни с ней не случится. Поясни им, что мы воюем против фашизма, а не против немецкого народа, — сказал я.

Женщины, выслушав, поклонились и вышли.

— Как ты на это смотришь? — спросил я Карла Антоновича.