Запасы хлеба и продовольствия подходили к концу. Мы устраивали на дорогах засады, ожидая обоза противника; наши связные просачивались в деревни, занятые немцами, но там продовольствия достать было трудно.

Коско выдавал все меньше и меньше продуктов. Кончался фураж. Конные разведчики кое-как достали для лошадей немного сена. Долин Сорин уныло смотрел на худеющих животных.

— Продовольствия осталось всего на два дня. Что будем делать? — спросил Коско комиссара.

— Во всяком случае, среди своих людей от голода не умрем, — улыбнулся Родин.

— Может, дать продразверстку населению?

— Нет, дорогой, здесь такой стиль работы не подойдет. Мы возьмем только добровольную помощь. Да и потом один хозяин может иметь хлеб, и даже лишний, а у другого и вовсе может не быть куска. Необходимо обратиться к населению. Будь спокоен, народ нас поддержит, — уверенно проговорил комиссар.

— Конечно, — сказал я.

— Поедем? — спросил меня комиссар.

— Обязательно. Плохо только, что мы с тобой после возвращения из Полесья не были в деревнях, — упрекнул я себя и начал собираться.

Мы направили Мацкевича, Вербицкого, Павленко и Шешко в близлежащие деревни. Они должны были сообщить населению сводки Совинформбюро и рассказать о тяжелом положении в отряде с продовольствием и фуражом.

Мы с комиссаром провели собрания в деревнях Переселки, Сельцо и в Красном Пахаре.

В деревне Переселки, выставив посты наблюдения, зашли в первую избу с краю. На скамейке сидело несколько крестьян в серых полушубках. Среди них пожилой мужчина, хозяин дома, Константин Карпук.

— Давно у нас не были, садитесь, — пригласил хозяин.

Крестьяне подвинулись. Мы заговорили о положении на фронтах, скоро завязался оживленный разговор.

— Выходит, Гитлеру все-таки сломаем хребет, — сказал один крестьянин.

— Не только хребет, но и голову оторвем, — отозвался другой.

Я ждал, когда Гром начнет разговор по существу, а он все медлил и говорил о другом. Но вот он обратился к крестьянам.

— То, что я здесь говорил, нужно знать не только вам, но и всем жителям деревни. Не могли бы вы в просторном доме созвать весь народ? — спросил комиссар.

— Можно, — согласился хозяин, и присутствующие разошлись.

Народу собралось много, стояли даже в сенях.

Комиссар обстоятельно рассказал о блестящих победах Красной Армии. Собравшиеся напряженно слушали. Закончив, Гром отер пот со лба, окинул крестьян взглядом и добавил:

— Вы, вероятно, знаете, что партизанские отряды недавно вели бои с превосходящими силами немцев. Против нас фашисты бросили авиацию, танки, пушки и почти две дивизии солдат. И чем все это кончилось? Немало своих голов сложили гитлеровцы в лесах, а партизаны целы и продолжают бороться.

— Неужто все целы?

— Десять из наших отморозили ноги, — угрюмо сказал комиссар.

— Только! — раздался удивленно-одобрительный возглас. — А нам каратели говорили, что уничтожили сотни партизан.

— Пока с нами народ — фашистам нас не победить! — Тут Родин немного помолчал, потом с силой заговорил: — Теперь мы обращаемся к вам за помощью. У нас сейчас нет продовольствия и фуража. До сегодняшнего дня мы питались за счет того, что отнимали у врага, от населения мы не брали ни крупинки.

— Жаловаться не можем… Где это видано, чтобы свой своему не помог, — раздались голоса.

Вперед от стены протолкнулся бородатый мужчина. Он жестом призвал к тишине и заговорил:

— Мы люди свои, нас агитировать не нужно. Нас воспитала Советская власть. Как увидели, что ворвались оккупанты, кое-что закопали в землю. И теперь у нас есть по одной, а у некоторых и по две неотрытые ямы. Сейчас мы обходимся без того, что зарыто в ямах. Я думаю, обойдемся и дальше. В прошлом году партизаны не дали сжечь немцам хлеб, помогли нам убрать и обмолотить. Так что вопрос ясный. Я даю… — он пошептался с женой, та кивнула головой, — двадцать пудов ржи и столько же картошки.

— Правильно, нужно помочь, — раздался голос. — Я отдаю корову. Кормлю ее, как черта, а молока так и нет… Жирная.

Сосед Карпука Иван Корзун дал пятьсот килограммов зерна, тонну картофеля. Комиссар взволнованно жал всем руки.

— Благодарим, друзья, от всего сердца благодарим, — дрожащим от волнения голосом говорил он. — Но мы всего не сумеем сразу взять, нужно помочь нам…

— Зерно отдам мукой: свезу в поселок на мельницу, оттуда вы возьмете сами, — сказал Иван Корзун.

К столу один за другим тянулись крестьяне, они давали расписки-обязательства.

— Запишите, Павел Смольский. Даю полтонны хлеба.

Крестьяне, прежде чем подойти к столу, думали, советовались друг с другом, подсчитывая в уме свои возможности, а потом уже твердо объявляли.

Хорошо, что крестьяне помогут нам отвезти зерно на мельницу.

— Мешки есть у вас? — спросил меня Иван Корзун.

— Нет.

— Что же вы в карманы будете сыпать муку? — нахмурился Корзун, но тут же сказал: — Ничего, мешки найдем, вы только верните их нам.

Я заверил, что вернем. Народ стал расходиться. Вышли и мы с комиссаром. Около крыльца мелькали огоньки крестьянских самокруток. Сзади услышали разговор.

— Куда так торопишься, покури еще, — говорил один.

— Некогда, нужно сегодня насыпать зерно в мешки. Сам знаешь, зерно не в амбаре. Утром на мельницу, — ответил другой.

Я узнал в темноте голос. Это был Павел Смольский.

— Пойдем, помогу…

«Какие люди! — подумал я. — А сколько таких? Тысячи. Таких людей нельзя поработить!»

Иван Корзун привел во двор упирающуюся корову и привязал ее к нашим саням. Через маленькое окошко его дома просачивался тусклый свет коптилки. Там насыпали в мешки картошку.

К саням подходили и клали буханки хлеба, мешки, какие-то узелки. Рядом с санями стоял комиссар и с благодарностью пожимал руки крестьянам. Один старик принес небольшой окорок и бережно положил его в сани.

— Спасибо, отец, — шагнул к нему Родин.