Т. И. Кускова — «Непобедимый», отряду Иваненко — имени газеты «Правда», отряду Н. Л. Дербана — «Большевик». Вновь созданный отряд Бережного получил имя «Комсомолец», отряд В. К. Дерюги — «Коммунист».
Свою задачу командование нашего отряда видело в том, чтобы помочь местным коммунистам и беспартийным патриотам правильно использовать свои силы в развернувшейся борьбе против немецко- фашистских захватчиков, постоянно наносить ощутимые удары по врагу. Нам очень важно было также установить тесную связь с местными партизанами.
После конференции все делегаты двинулись в обратный путь — в свои отряды. Для практической помощи командирам и комиссарам, местным коммунистам, находившимся на нелегальном положении, в Смолевичский, Березинский и Червенский районы снова направили Д. А. Меньшикова. Вместе с ним пошли политрук А. Г. Николаев, старший лейтенант А. С. Кирдун и бойцы Н. Н. Денисевич и Л. Кишко.
Делегатам мы выдали тол, патроны и свежие газеты. Провожать их вышли в полном составе отряды наш и Воронянского.
Следуя нашему примеру, в зоне червенских и смолевичских лесов, по предложению Меньшикова, также создали партизанский Военный совет. Председателем избрали Сацункевича, членами — Кускова и Дербана.
Группа Меньшикова, разбившись по отрядам, неутомимо готовила новые и новые диверсионные группы. Теперь все чаще вокруг Минска летели под откос эшелоны, взрывались автомашины гитлеровцев.
С задания вернулась группа Ивана Любимова.
— Ну как? — бросились к нему остававшиеся в лагере партизаны.
— Неплохо! — улыбнулся Любимов. — Работали в том месте, где ранили Карла Антоновича. Паровоз и восемнадцать вагонов разлетелись вдребезги.
— Наши все целы?
— Все, — сказал Любимов.
Добрицгофер посмотрел на свои ноги. Взглянул и я. Его большущие сапоги совсем развалились.
— Не беспокойся, Карл Антонович, пока ты ходил, ребята в Долгинове побывали, привезли хорошую кожу. Вот и сошьем сапоги.
— Неужели? — обрадовался Добрицгофер. — А то я уже начал придумывать способы наращения на ступнях тройного слоя собственной кожи.
В лагере снова появился Юлиан Жардецкий. Несколько дней назад он узнал, что в Плещеницы иногда приезжает палач белорусского народа Вильгельм Кубе, и мы посылали его установить дни приезда Кубе в этот районный центр.
Юлиан присел и закурил.
— Ну, чего молчишь? — не выдержал я.
— Серьезное дело. Я заходил к самому бургомистру… Обожди, как его фамилия? — сдвинул брови Юлиан. — Юда… Юди… Ох, Юдин. Раньше, говорят, незлой человек был. Так вот, прихожу к нему в кабинет. Посмотрел он на меня и спрашивает: «Что ты хочешь?» — «Хочу поговорить с тобой, но так, чтобы только твои уши слышали». — «Говори», — согласился он и этак тихонько пальцами по столу постукивает, волнуется, видать. Я сказал, что прислан штабом партизанского отряда. Он побледнел, но быстро взял себя в руки: «Что ты от меня хочешь?» — «Я рядовой, а с тобой хотят поговорить мои командиры, — отвечаю я. — Где мы можем встретиться?»
Юдин согласился встретиться с вами в лесу около деревни Валентиново… Хорошо ли? — закончил Юлиан.
— Пока не знаю, — ответил я. — Зачем ты рисковал?
— А без риска ничего не добьется. Я предупредил Юдина, что, если он подставит нам ногу, мы везде его найдем. В следующую пятницу он ждет нас.
Я подсчитал дни и сказал:
— На встречу мы пойдем, но больше в такие сети не лезь, а то и не заметим, как нам пришьют хвост, а потом и голову снимут. Надо выбирать, с кем устанавливать связи.
Времени до пятницы еще много, и мы с комиссаром начали обдумывать, как нам быть. Деревня Валентиново находилась от лагеря всего в двух километрах. Юдин мог догадаться о близости лагеря, мог привести с собой карателей. Проанализировав все обстоятельства, мы все-таки решили выйти на встречу.
С утра в условленное место мы выслали разведчиков, а вечером, взяв Жардецкого, Карла Антоновича и пять автоматчиков, я пошел сам. Разведчики доложили, что в течение всего дня они ничего подозрительного не заметили. Мы залегли на опушке леса, стали ждать.
Через некоторое время увидели приближающихся разведчиков. С ними шел незнакомый человек.
Представляясь, он неразборчиво назвал фамилию. В сумраке я не мог разглядеть его лица, затемненного широкополой шляпой, и решил пойти на маленькую хитрость. Достав папиросы, предложил ему и Жардецкому закурить. Огонек выхватил из темноты чисто выбритое лицо, острые, колючие глаза, смотревшие из-под тонких черных бровей.
— Вас я не знаю… Где Юдин? — спросил Жардецкий.
— У него не было свободного времени, и он вместо себя прислал меня. Я работаю в земотделе, — услышал я глухой голос.
— Прислал? — переспросил я. — А к кому вы пришли, знаете?
— К партизанам, — пожал плечами неизвестный. — Я, как и Юдин, не хочу работать на немцев. Пошел, ибо не было выхода…
Я решил задать ему вопрос, к которому он не мог быть подготовлен.
— Немцы из Минска часто приезжают?
— Приезжают, но незначительные лица… — несколько растерявшись, промямлил он.
— Когда они собираются вновь побывать?
— Они нам заранее не сообщают.
Я слышал его учащенное дыхание.
— Чем вы можете помочь партизанам?
Он быстро задал встречный вопрос, очевидно, заранее обдуманный:
— А много вас?
— Спросите долгиновского коменданта, у него была возможность подсчитать, — вмешался в разговор Юлиан Жардецкий.
Я незаметно наступил ему на ногу: «Молчи». Затем обратился к пришедшему:
— Вы спрашиваете, сколько нас… Могу ответить — весь народ, не считая предателей.
— Скажите, что нужно, мы сделаем. Скажите, где ваш лагерь, мы прямо к вам придем, — поспешил оправдаться незнакомец.
— Спасибо, это лишнее. Мы знаем, где живет мать Юдина, через нее передадим письмо бургомистру… А теперь все, можете идти, — закончил я.
— Шпион! Что Юдин-иудин, что этот… Оба иуды!.. Обоих нужно повесить на сухой осине, — зло проговорил Жардецкий.
— Типичный, изворотливый фашист! — добавил Карл Антонович.
«Вероятно, — подумал я. — И все-таки надо попробовать, нет ли возможности проникнуть в лагерь врага».
Мы отправились обратно.
Долго думали с Морозкиным, Воронянским и Тимчуком: писать бургомистру письмо или нет. Наконец решили написать.
С Жардецким отправили письмо матери Юдина. В нем мы писали о том, что если ее сын окажет нам действенную помощь, то получит прощение народа.
В лагере приняли меры предосторожности: подальше от лагеря выставили секретные дозоры. Если шпион приведет карателей, сумеем встретить их как следует.
